Книга Империя тюрков. Великая цивилизация - Рустан Рахманалиев

Основываясь на исторических документах, можно предположить, что гунны не видели в бегстве какого-нибудь бесчестия для себя; ища более добычи, нежели славы, они старались вступить в сражение не иначе, как имея уверенность в победе, и потому при встрече с сильным неприятелем зачастую уклонялись от битвы, с тем чтобы напасть в более благоприятное время. Так поступил и Аттила: обманутый в своих планах, проклиная Аэция, он думал о безопасном размещении своего войска и награбленной добыче. Ночью, не нарушая тишины, он снялся с лагеря и, следуя той же дорогой, которой пришел, был к восходу солнца уже далеко от Орлеана.

Легкость, с которой Аттила проник в глубь Галлии, может быть приписана столько же его восточной политике, сколько и страху, который наводили его военные силы. Свои публичные заявления он искусно смягчал своими приватными заверениями и попеременно то успокаивал римлян и вестготов, то грозил им; а дворы равеннский и тулузский, относившиеся один к другому с недоверием, смотрели с беспечным равнодушием на приближение их общего врага. Аэций был единственным хранителем общественной безопасности, но самые благоразумные из его распоряжений встречали помеху со стороны партии, господствующей в императорском дворце после смерти Плацидии; итальянская молодежь трепетала от страха при звуке военных труб, а варвары, склонившиеся из страха или корысти на сторону Аттилы, ожидали исхода войны с сомнительной преданностью, всегда готовой продать себя за деньги. Патриций перешел через Альпы во главе войск, которые по своей силе и по своему числу едва ли заслуживали названия армии. Но когда он прибыл в Арль или в Лион, его смутило известие, что вестготы, отказавшись от участия в обороне Галлии, решили ожидать на своей собственной территории грозного завоевателя. Тогда сенатор Авит, согласился взять на себя важную миссию посла, которую искусно исполнил. Он поставил Теодориху на вид, что стремившийся к всемирному владычеству честолюбивый завоеватель может быть остановлен только при энергичном и единодушном противодействии со стороны тех государей, которых он замышлял низвергнуть. Полное огня красноречие Авита воспламенило вестготских воинов описанием оскорблений, нанесенных гуннами их предкам, гуннами, которые с неукротимой яростью преследовали их от берегов Дуная до подножия Пиренеев. Он блестяще аргументировал, что на каждом христианине лежит обязанность сохранять церкви Божьи и мощи святых от нечестивых посягательств и что в интересах каждого из поселившихся в Галлии варваров оберегать возделанные ими для своего пользования поля и виноградники от опустошения их «скифскими пастухами». Теодорих преклонился перед очевидной основательностью этих доводов, принял те меры, которые казались ему самыми благоразумными и согласными с его достоинством, и объявил, что в качестве верного союзника Аэция и римлян он готов рисковать и своей жизнью и своими владениями ради безопасности всей Галии. Вестготы, находившиеся в ту пору на вершине славы и могущества, охотно отозвались на первый сигнал к войне, приготовили оружие, коней и собрались под знаменем престарелого царя, который решил лично встать во главе многочисленных и храбрых подданных вместе со своими двумя старшими сыновьями. Примеру вестготов последовали некоторые другие племена или народы, сначала, по-видимому, колебавшиеся в выборе между вестготами и римлянами. Неутомимая деятельность патриция мало-помалу собрала под одно знамя воинов галльских и германских, которые когда-то признавали себя подданными или солдатами республики, а теперь требовали награду за добровольную службу и ранга независимых союзников; то были леты, арморицианы, брионы, саксы, бургунды, аланы, рипуарии и те из франков, которые признавали Меровея своим законным государем. Таков был разнохарактерный состав армии, которая под предводителем Аэция и Теодориха двинулась форсированным маршем на спасение Орлеана. Рим понимал, что, несмотря на поражение Аттилы под Орлеаном, он был еще достаточно силен, чтобы предложить войну. Между тем обескровленная страна взывала к помощи. Все народы Галлии осознавали, что это их последний шанс.

Легко догадаться, что Аттила при быстром отступлении допускал грабеж, но не более, чем это было необходимо для пропитания войска. При переходе Сены у Труа он не вошел в город: епископ Лу предстал перед Аттилой, прося его пощадить не только жителей такого беззащитного города, каким был Труа, не имевший ни ворот, ни стен, но также и сельское население.

Иордан приводит диалог между Аттилой и епископом. Вот отрывок из него. «Хорошо, – отвечал ему владыка гуннов тоном холодной насмешки, которая у него часто следовала за вспышкой гнева, – но ты будешь меня сопровождать до самого Рейна. Святой человек не может не принести счастья мне и моему войску». Аттила хотел иметь епископа своим заложником на всякий случай, как пастыря, уважаемого во всей стране и важного в глазах римлян.

За городом Сансом Аттила вышел на место менее опустошенное, нежели окрестности Орлеана, и совершенно открытое, где гуннская кавалерия, в случае битвы, имела бы преимущества. На север от Санса, между долинами рек Йонны и Эн, на протяжении 50 км в длину и от 35 до 40 км в ширину, следует целый ряд равнин, пересеченных глубокими реками; с VI в. эта земля называлась Кампань (ныне Шампань).

Чтобы достичь нижнего течения Рейна, нет другого выхода, кроме опасных ущелий Аргона с северо-востока, а с юго-запада – длинный переход через Вогезы и Юру; две римские дороги, ведущие по этим двум направлениям, перекрещивались тогда возле города Шалон-на-Марне. Аттила, идя из Реймса, шел уже по этим землям и, отступая, поспешно занял город и окрестную равнину, называемую Каталаунскими полями, с тем чтобы обеспечить себе возможности к отступлению в случае, если бы римская армия, стеснив его со всех сторон, принудила к битве. Не в первый раз в истории Галлии Каталаунские поля избирались театром страшной битвы народов – и не в последний.

Каталаунская битва

Для обеспечения перехода гуннских войск через р. Об при Арсиане на равнине, образующей треугольник при слиянии Сены и Оба, в арьергарде оставался отряд гепидов, возглавляемый Ардариком.

Армия Аэция нагоняла уже гуннов, измученных голодом, болезнями, засадами крестьян по дороге, и вскоре римский авангард, состоявший из меровейских франков, столкнулся с гепидами, прикрывавшими переправу через Об. Стычка произошла ночью; в ужасной сумятице дрались впотьмах до рассвета: с одной стороны – секира франков, с другой – меч и дротик гепидов работали так усердно, что к восходу солнца 15 тыс. убитых и тяжелораненых покрывали поле сражения.

Ардарик, успев перевести гепидов на другую сторону реки, присоединился к главной армии гуннов, которая в тот же день вступила в Шалон.

Более уже не было никаких средств к избежанию генеральной битвы. В нескольких милях за Шалоном, недалеко от места, называемого в древних путеводителях храмом Минервы, был разбит лагерь по римскому образцу; находясь на страсбургской дороге, он, по-видимому, имел назначение прикрывать собой оба города, Реймс и Шалон, между которыми был расположен. Недалеко от этого лагеря, по необозримой равнине, протекала река Везль, которая, находясь еще при своем истоке, имела вид ничтожного ручья; это последнее обстоятельство, в соединении с другими топографическими подробностями, упоминаемыми историей, подтверждает то мнение, что на этом самом месте происходила битва римлян с гуннами. Может быть, Аттила, найдя годными для себя римские укрепления, воспользовался ими как счастливым случаем? Может быть, римские окопы пригодились для составления центра лагеря? Все это вполне возможно.