Книга Великий Новгород в иностранных сочинениях. XV - начало - XX века - Геннадий Коваленко

Время от времени я бродил по окрестностям города и записывал местные названия. Иногда сидел у костра, слушал рассказы стариков и ел печенную в золе картошку, как в детстве. А случалось, сидел на берегу Веряжки и представлял себя участником походов, в которые викинги отправлялись тысячу лет назад.

Новгород был не особенно богат развлечениями. Я завел себе несколько добрых друзей, студентов. Мы часто катались на лодке по Волхову и время от времени достигали Ильменя. Иногда посещали старые монастыри… Иногда мы с друзьями ходили на берег реки и помогали тащить баржи. Мы впрягались в канаты и тянули-тянули, в то время как бурлаки пели. По-моему, это было довольно приятно.

Результатом экспедиций Экблума в Новгородский край стало исследование «Русские и варяжские корни в топонимике Новгородской области», в котором он доказывал скандинавское происхождение многих русских географических названий этого региона. При этом местные названия от корня рус- он считал доказательством расселения скандинавов на этой территории.

В 1911 году в Новгороде состоялся XV Археологический съезд, в работе которого приняли участие финские и шведские археологи Ю. Айлио, К.Я. Аппельгрен, К. Сойккели, Т. Арне, Г. Хальстрём и О. Альмгрен. По всей вероятности, это был первый опыт научных контактов российских и зарубежных «новгородоведов». Побывав в Новгороде, они убедились в том, что он «дает много интересного для скандинавского исследователя».

Научные контакты, прерванные революцией, репрессиями и «холодной войной», возобновились во второй половине 1950-х годов. В 1956 году в Новгороде побывал финский археолог, секретарь Общества древностей Финляндии Карл Мейнандер. Он назвал Новгород «настоящим Эльдорадо для археологов» и предположил, что его будущее связано с развитием туризма. Спустя полвека британский славист Саймон Франклин отметил, что «современный Новгород стал “Меккой европейских археологов”, окном в прошлое России, которое пропускает свет в живую библиотеку потерянных некогда сокровищ».

В XIX — начале XX века Новгород становится для иностранцев лишь «тенью великого имени», «городом между двумя столицами», тем не менее он продолжает привлекать их внимание, с одной стороны, как «колыбель Российской империи» (Ансело, Кюстин), а с другой — ее как республиканский антипод (де Сталь, Бар). Не случайно в истории постреспубликанского Новгорода некоторые из них пытались отыскать «дух подавляемой свободы», увидеть «осколки вечевого колокола».

Иностранцы обращают все более пристальное внимание на памятники новгородской архитектуры и живописи, начинают понимать их подлинную красоту и значение, хотя их влияние на представления европейцев о древнерусском искусстве пока еще невелико.

Шведский журналист, писатель и переводчик Вальдемар Ланглет, побывавший в Новгороде в 1898 году, писал:

Я обратил свой пристальный интерес на изучение своеобразных старинных церквей этого древнего города с богатым прошлым. В одной из этих церквей под названием Спас на Нередице, хорошо сохранились фрески, которые считаются самыми древними из произведений христианского искусства во всей Европе. Другие церкви весьма интересны как образцы различных направлений церковной архитектуры, представляющие путь развития русского церковного искусства от его возникновения. Некоторые из них представляют уникальную ценность для истории искусства, как, например, построенный греческими мастерами Софийский собор.

В XIX веке на страницах иностранных сочинений появляются не только исторические личности, но и простые новгородцы, общаясь с которыми иностранцы пытаются выяснить «некоторые интересные обстоятельства, касающиеся местной жизни».

Заключение

Выявление и изучение комплекса сведений о Великом Новгороде в памятниках европейской письменности XV — начала XX века свидетельствует о наличии постоянного и живого интереса европейцев к его прошлому и настоящему. Их интересовали различные стороны жизни Новгорода. Несмотря на языковой барьер, многие из них были достаточно знающи и наблюдательны, чтобы верно отразить основные этапы и наиболее характерные черты его развития и познакомить с ними европейского читателя. Есть все основания утверждать, что до начала XVIII века европейцы знали о Великом Новгороде больше, чем о любом другом русском городе за исключением Москвы.

Новгород был известен в Европе уже в X веке, но его открытие европейцами произошло только в XV веке, когда начинается накопление сведений о России и распространение информации о ней в европейских странах. В европейской письменности этого периода Великий Новгород зафиксирован «таким, каким он был в лучшее время своей жизни».

В XVI веке знакомство европейцев с Великим Новгородом углубляется. Многие иностранные наблюдатели описывают его как «знаменитейший и богатейший» торговый город — «рынок целой империи», который по размерам и численности населения не уступал крупнейшим городам Европы.

В это время западноевропейские авторы начинают озвучивать тему противостояния Новгорода и Москвы. Восприятие Великого Новгорода (как правило, позитивное) в его противопоставлении Москве становится одним из элементов европейского культурного сознания.

В XVII веке Великий Новгород сохраняет имидж одного из самых крупных и населенных городов Европы, который и «поныне славится торговлей и богатством». В то же время представления европейцев о нем становятся более глубокими, а его образ в европейской письменности становится более зримым и конкретным. Конкретно-исторический пласт информации о нем дополняется историко-философским осмыслением его истории.

Лейтмотивом иностранных описаний Новгорода XVIII века становится обозначившаяся уже в XVII веке тема контраста былого величия и современного состояния города. В пространственно-временных конструкциях европейских наблюдателей Новгород занимает промежуточное положение между варварством и цивилизацией, конечным пунктом которого был Санкт-Петербург. В XVIII веке Санкт-Петербург, «наследовавший Новгороду как космополитический соперник Москвы» (Д. Биллингтон), становится для европейцев «русским намеком на Европу» (С. Черный). Прежде таким «намеком» был Новгород, в судьбе и облике которого угадывалось нечто общее с будущим Петербургом и который издавна был своего рода мостом между двумя мирами. Может быть, именно поэтому в сочинениях иностранцев Санкт-Петербург в отличие от Москвы никогда не противопоставляется Новгороду.

В XIX веке Новгород был для иностранцев лишь «тенью великого имени», однако он продолжал привлекать их внимание как антипод самодержавия. Для либеральной европейской интеллигенции он становится демократической легендой, культурным мифом, ключевыми символами которого были Марфа-посадница и вечевой колокол; осколки этого колокола они пытались «найти» в постреспубликанском Новгороде.

Иностранцы обращают все более пристальное внимание на памятники новгородской архитектуры и живописи. Тем не менее Европа смотрела на Россию через призму своих ценностей, критерии оценки художественной ценности произведений древнерусской живописи в Европе еще не были выработаны, поэтому их влияние на представления европейцев об искусстве древнего Новгорода пока еще было довольно ограниченным.