Книга Инквизиция. Царство страха - Тоби Грин

Может показаться странным, что в этот раз представители инквизиторских властей уделяли так много внимания действиям конверсос в Мексике. Жестокая фракционная борьба за власть раздирала конкистадоров, американские индейцы умирали в рудниках. Но моральным оправданием конкисты стала религия. Следовательно, крайне важной оказалась сохранность чистоты веры.

Преследования в Мексике быстро распространились с конверсос на американских индейцев. К 1530 г. возбудили гору дел против аборигенов в Мексике — за поклонение идолам, за убийство кур каждые двадцать дней и разбрызгивание их крови в костер, а также за разрешение заключения браков в соответствие с обрядами, принятыми до испанского завоевания[428]. Кульминацией этого процесса стал суд под председательством священника епископальной инквизиции Хуана де Симарраги в Мексике над доном Карлосом Чичимекатекухтли, главой Текскоко, важного города Мексики. Чичимекатекухтли пытали и сожгли в 1539 г. за поощрение местных верований[429]. Однако в равной степени важной оказалась его враждебность испанской конкисте.

Говорят, что он заявил: «Должен сообщить вам, что мой отец и мой дед были великими пророками. Они оказались способны видеть многое из того, что происходило в прошлом, а также из того, что случится в будущем. Но они ничего не говорили о том… Кто такие эти люди, которые уничтожают и мешают нам, выживают нас, ломают наши спины?!»[430]

Сожжение Чичимекатекухтли на костре предполагали сделать образцово показательным. Но, учитывая зверства, допущенные в отношении американских индейцев в те годы, воздействие этого акта не стало таким суровым, как было задумано. Более того, местные власти поняли: их обращение с индейцами чрезмерно жестоко, так как статус аборигенов еще продолжает рассматриваться испанскими законами. Эпизод с сожжением привел в 1543 г. к отставке Симарраги с поста главного инквизитора.

Несмотря на судьбу, постигшую Симаррагу, эти события продемонстрировали португальским инквизиторам, с какой легкость может распространяться это учреждение.

С момента прибытия на острова представителя инквизиции в 1551 г. стало понятно: Кабо-Верде — одна из опытных площадок для такого распространения трибуналов. В те первые годы кое-кто, возможно, рассматривал инквизицию, как нечто особенно уместное, учитывая роль островов в работорговле. Здесь власти действовали в духе Аристотеля и Томмазо, последователя Фомы Аквинского, утверждавших: одна часть человечества создана, чтобы стать рабами на службе у своих хозяев, и эти рабы должны полагаться на выбор, сделанный владельцами для них[431]. Существуют прирожденные рабы и прирожденные хозяева, а наличие рабства предоставляет преимущества обоим.

При моральном оправдании работорговли, основанном на таких поразительно неубедительных идеях, чистота веры оказывалась особенно важной в местах, подобных островам Кабо-Верде. Но Луиш, безусловно, по шею погрузился в этот мир. По мере развития в 1550-е гг. он стал активным звеном системы[432]. Подобное оправдание негуманного отношения человека к человеку наверняка привлекало его. Оно позволяло приходить к богатству и власти с разрешения Господа.

Идеология одерживала победу, и на островах Кабо-Верде, где роль конверсос в Португалии переносилась на других людей, Луиш понял, что он на правильной стороне. Но идеологию принесла инквизиция. И это в будущем стало причиной его гибели…

Беды начались в 1562 г. В рождественский сочельник в Бугуэндо, в доме Франсишку Жоржи, дяди Луиша, собралось несколько молодых конверсос. Они заранее распространили среди жителей города приглашения прийти и посмотреть. (А в Бугуэндо, небольшом африканском городе, находилось около сорока европейцев)[433].

Пришедшие были в масках и в костюмах. Когда в доме Жоржи уже собрались все гости, появился «совершенно отвратительный» конверсо, которого звали Местре Диогу[434].

Диогу был переодет женщиной. На его голове красовался огромный тюрбан, словно он собрался за водой к колодцу. Он сел на корточки на земляной пол дома и начал кричать, что его зовут Мария, и что у него начались родовые муки. Фарс набирал темп, некоторые призывали его: «Мария, рожай! Мария, рожай!»

Иные спрашивали, действительно ли она рожает. Им отвечали, что она действительно рожает «нашего Спасителя, который собирается спасти нас».

— Так мальчик или девочка?

— Мальчик, мальчик!

— Где же она родила?

— В Вифлееме!

— Нет, прямо здесь, в Гвинее, в Бугуэндо…[435]

Опыт, приобретенный в Испании и Португалии, предполагал: насмешка над христианскими доктринами была обычным делом среди многих конверсос, особенно в том случае, если им удалось бежать из Иберии. Но пародия редко становилась такой острой или такой провоцирующей, как эта рождественская сцена в Бугуэндо. В любом другом месте, кроме Африки, конверсос пришлось бы дорого заплатить за такое.

В дополнение к подстрекательству к бунту против религии, фарс Местре Диогу бросал еще один вызов инквизиции. Трансвестизм тоже нарушал табу, притом — крайне угрожающим образом. Переодевание было характерно для жизни в XVI веке. Довольно часто людям приходилось отвечать перед инквизицией за это. В 1581 г. Мануэл Пиреш покаялся в Эворе, что за несколько месяцев до того он встретил персону, одетую в женские одеяния, которая была похожа на женщину. Было темно, он не задавал слишком много вопросов — особенно, когда она начала заигрывать с ним. Они уже собрались заняться любовью, но женщина вытащила свой пенис и предложила заняться анальным сексом.

Только когда Пиреш стал твердо настаивать на своем первоначальном плане, а она упорно сопротивлялась, он понял, что женщина в действительности оказалась мужчиной[436]. Мануэл Пиреш, будучи лояльным христианином, пришел покаяться. Ведь было известно, что «нечистый грех содомии» карался инквизицией в особых случаях сожжением на костре[437].

Иногда самих трансвеститов наказывала инквизиция. В 1556 г., всего за несколько лет перед событиями в Бугуэндо, раб по имени Антониу прибыл на Азорские острова из Бенина — мощного города-государства, расположенного там, где в настоящее время существует Нигерия. Антониу отказался носить одежду, предложенную ему хозяином Паулу Манрикешем. Он продолжал одеваться как женщина, облачаясь в белый жилет, застегивающийся на пуговицы спереди, а также плотно обматывая тканью голову. Поэтому его поселили вместе с женщинами-рабынями. Он работал проституткой, получив имя Витория.