Книга Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3-го ранга Саблина - Владимир Шигин

Красиво, возвышенно, патетично, но, увы, все это лишь красивые слова. Тем более мы уже знаем, по словам самого Саблина, что обманывать своих родственников и семью ему не впервой. Он уже обманывал их, когда заверял, что идет служить на боевой корабль, чтобы исследовать там «философские категории». Теперь вот сравнивает себя ни много ни мало с Данко. Пройдет совсем немного времени, и он почему-то забудет о Данко, но вспомнит полубезумного Дон Кихота, с которым также начнет себя сравнивать. А еще Саблин любил себя сравнивать с лейтенантом Шмидтом, с Марксом, с Лениным. Уж очень хотелось встать вровень с великими, хотя бы на мгновение.

* * *

Отправив в Балтийске письмо жене, Саблин морально перешел свой Рубикон. Теперь отступать было уже поздно. Вождь будущей революции приступил к ее непосредственной подготовке. Во время перехода из Балтийска в Ригу он времени даром не терял. Настал момент привлечения к заговору самых верных людей.

Отдадим должное Саблину, он оказался прекрасным конспиратором. Только представьте себе, как трудно удержаться от того, чтобы не поделиться своими мыслями с кем-нибудь, когда тебя буквально распирает от идей о мировом переустройстве. Но за плечами Саблина уже был печальный опыт откровения с бывшим одноклассником Родионовым, и должные выводы из него наш герой сделал. Вождь будущей революции прекрасно понимал, что тайна остается тайной, когда о ней знает только один человек. Если знают двое — это уже не тайна. В этом для Саблина была серьезная проблема. С одной стороны, для того, чтобы осуществить «революционный» захват корабля, ему обязательно нужны были единомышленники, однако преждевременное посвящение кого-либо в планы мятежа грозило его полным провалом еще до начала операции. Выход оставался только один — загодя присматривать и подбирать себе будущих помощников, не посвящая их, однако, ни в какие конкретные планы. Посвящение и предложение о сотрудничестве должно было произойти лишь в самый последний момент. При этом группа этих посвященных должна была быть минимальной, буквально 1—2 человека, что снижало риск предательства.

В отношении пути привлечения к участию в мятеже остального экипажа Саблин остановился на использовании эффекта внезапности. Объявить о своих планах офицерам, мичманам и матросам он решил непосредственно с началом мятежа. У людей при этом просто не оставалось времени на раздумья, кроме этого, у них не оставалось и особого выбора. К тому же, как далеко не глупый человек, Саблин предполагал не раскрывать перед командой всю правду о своих целях, ограничившись лишь констатацией тех недостатков окружающей действительности, о которой все и так знали, а также рассказать о своем желании бороться с этими недостатками. Фактически все члены экипажа должны были или принять участие в мятеже, или отправиться под арест, превращаясь, по сути дела, в самых настоящих заложников. Отказ от участия в мятеже с отправкой несогласных на берег Саблин не предусматривал, так как это сразу нарушало всю конспирацию, а кроме того, массовый уход с корабля специалистов всех категорий мог просто сделать корабль небоеспособным и неходовым, что сразу ставило точку на всей дальнейшей операции «Коммунистическая революция». Кроме этого, Саблин понимал и другое — как только по трансляции прозвучит команда «к бою и походу», то и согласные с ним, и несогласные—все дружно разбегутся по своим боевым постам, готовя механизмы и технику. Эта команда выполняется моряками почти на уровне рефлекса, и в этом для Саблина тоже был определенный шанс на успех. К тому же изолированность команды по постам, повахтенное несение службы не давало офицерам, мичманам и матросам возможности собираться всем вместе и быстро выработать какие-то меры противодействия. Да, люди будут нервничать, обсуждать ситуацию, но до определенного времени все это будет происходить только на боевых постах, что давало значительную фору по времени и было для Саблина особенно важно.

Вспоминает вице-адмирал А.И. Корниенко: «Саблин выбрал удачный момент. Старший помощник командира корабля, механик, секретарь партийной организации отсутствовали на корабле». Это не совсем точно, как мы уже знаем, именно Саблин сделал все возможное, чтобы самые опасные для него люди в определенный им момент для мятежа отсутствовали на «Сторожевом».

Вся выстроенная Саблиным схема захвата была тщательно, до мелочей продумана и выверена, причем с учетом офицерской, мичманской и матросской психологии. Безусловно, в данном случае Саблин проявил себя как тонкий психолог и вполне профессиональный заговорщик-революционер.

Однако пришло время определиться и с ближайшим помощником. На эту должность Саблин уже давно готовил приближенного и обласканного им уголовника Шейна. «Адъютант» должен был выполнять наиболее деликатные поручения: охранять запертого командира, арестовывать и закрывать под замок несогласных с Саблиным, прикрывать с оружием замполита во время общения того с офицерами и мичманами, но главная задача его была в ином — все время крутиться среди матросов (а по возможности и среди офицеров и мичманов), вызнавать их настроение и планы, о чем немедленно докладывать Саблину.

Из показаний Саблина 10 января 1976 года: «Шейну я решил доверить свой план не в силу каких-либо определенных, известных мне его политических качеств, хотя он критически мыслящий и болезненно реагирующий на недостатки человек».

Доверительные отношения между Саблиным и Шейным сложились значительно раньше. Что сыграло здесь роль, то ли не совсем честное прошлое матроса, то ли его независимый строптивый нрав, трудно сказать. Как бы там ни было, но Саблин стал приближать к себе Шейна с первых месяцев службы того на корабле. Несмотря на многочисленные жалобы на проступки и хамское поведение Шейна, поступавшие от офицеров и мичманов, Саблин всячески поддерживал его. По ходатайству Саблина этот матрос сумел дважды побывать в отпуске, хотя имел неснятые дисциплинарные взыскания. По существу Шейн, который вопреки штатному корабельному списку «внештатно» всецело подчинялся только лично Саблину, считаясь, опять же «внештатно», корабельным художником и руководителем ансамбля, заведующим ленинской комнатой корабля и корабельным библиотекарем.

Вопрос следователя на допросе 24 января 1976 года: «Почему Шейна Вы называете критически мыслящим и болезненно реагирующим человеком?»

Ответ Саблина: «Я часто беседовал с Шейным по вопросам его службы на корабле, как правило, после очередного его нарушения дисциплины или проступка. Шейн объяснял это и, как я видел, довольно искренне, нетерпимостью к несправедливости и беспорядку на корабле, действием некоторых офицеров и мичманов, что и позволило мне сделать такой вывод».

Вопрос следователя: «В карточке взысканий и поощрений у Шейна много взысканий. Чем объяснить, что Вы, тем не менее, нашли возможным дважды предоставить ему отпуск с выездом на родину?»

Ответ Саблина: «Отпуск с выездом на родину Шейну предоставлял командир корабля по моему, не отрицаю, ходатайству. Я считал, что Шейн много работал по оформлению наглядной агитации, оформлению ленинской комнаты, организации художественной самодеятельности, отлично содержал корабельную библиотеку. Кроме того, я знал, что офицеры Куропятников, Сайтов и Стриженный давали Шейну различные поручения, не считаясь с теми указаниями, которые получал Шейн от меня, называли его, относясь к Шейну предвзято, “личным художником замполита”. В силу этого, несмотря на замечания и даже взыскания, я считал, что Шейн за проделанную работу заслужил свой отпуск».