Книга Рыжик - Юля Пилипенко

Мара всегда понимала меня без слов. В этот момент она уже набирала чей-то номер:

– Алло, Гена… да… – Мара выпускала сигаретный дым и отчетливо произносила каждое слово… – Нет-нет… не переживайте, ничего не случилось… Я тут сижу с нашей подопечной… Да-да, точно, у нее все в порядке… Что она делает? Она прекрасно выглядит, сидит в очках от Chanel со мной и с Ирой в ресторане, пускает кольца сигаретного дыма… и по-моему, ей очень хочется с вами поговорить. Нет, я вас не разыгрываю… она курит… пьет Sprite… она вам сейчас сама все расскажет… – И Мара протянула мне телефон…

Я дрожащими руками взяла трубку и сказала «Алле»:

– Юленька, дорогая, как ты? Что это за шутки… Какой ресторан? И кто там курит? Где ты сейчас? – Геночке явно было не смешно.

Я услышала Его голос и поняла, что сейчас расплачусь… перед глазами уже все расплывалось…

– Ген… Геночка, – голос задрожал, как только я произнесла его имя.

– Юленька, котик, ты что плачешь? Что случилось?

– Геночка, я пью Sprite, смотрю на Солнце, курю сигарету… и я очень тебя люблю…

– А почему ты плачешь? – по-моему, он тоже уже с трудом говорил.

– От счастья… Спасибо тебе… Я тебя так люблю…

Больше я не смогла ничего сказать, я уже ревела, как сумасшедшая, и дрожащей рукой протягивала телефон Маре. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.

P.S. На следующий день мне не делали пункцию печени… потому что мой билирубин наконец-то приблизился к заветной единице. Тогда я поняла одну простую вещь: лучшее лекарство для меня – положительные эмоции.

12 июля 2003 года

Не презирай никогда малыша, слабосильного с виду: Тот, чья мышца слаба, часто умом побеждает.

Дионисий Катон

В палату громко постучали, но, не дождавшись моего «Come in», дверная ручка сразу начала проворачиваться. У меня не было сомнений в том, кого я сейчас увижу. Так мог постучать только доктор Малага. За несколько дней я научилась по стуку различать, кто именно из медперсонала стоит за дверью. Медбратья всегда стучали тихо и робко: они все были молоды и еще пропускали через себя человеческие слабости своих пациентов. Профессора и врачи стучали уверенно, быстро и настойчиво, обычно пару раз прикасаясь к двери костяшками пальцев. Стук доктора Малаги был особенным: это было похоже на мощный точечный удар в дверь. И мне никогда не нравилось, что он избивает мою дверь. Он никогда не приносил мне хороших новостей, и мне казалось, что ему это доставляло какое– то особенное удовольствие. В моих глазах он был немцем-садистом.

Дверь палаты быстро распахнулась, и на пороге стояла высокая белоснежная фигура доктора Малаги. Он сделал два огромных шага, мигом оказался у моей кровати и улыбнулся своими идеально ровными немецкими зубами. Я всегда считала, что такая дурацкая, неестественная улыбка бывает только у американцев. Оказавшись в Университетской клинике Эссена, я теперь точно знала, что такая улыбка бывает у американцев… и у доктора Малаги.

– Джулия, что случилось? Мне сказали, что у тебя ко мне «личный разговор», – быстро проговорил он по-английски со своим ужасным немецким акцентом.

Судя по всему, мои друзья-медбратья передали ему мою просьбу дословно.

– Да. Почему вы меня обманули? – спросила я ледяным тоном.

В это время возле моей итальянской соседки по палате стоял другой врач, доктор Литке, который зашел к нам в палату в сопровождении двух медбратьев за пять минут до прихода Малаги. Я знала, что они нас слышат. Девушка-итальянка по-английски не говорила вообще, и она что-то пыталась объяснить Литке жестами, все время указывая рукой на свой живот. Я знала, что ей очень больно.

– Я обманул тебя, но как? – Малага задавал мне этот вопрос с такой детской невинностью в глазах, что я невзлюбила его еще больше.

– Доктор Малага, не играйтесь со мной. Вы сказали, что я буду лежать в палате со своей мамой. – Я отвечала ему очень холодно и спокойно и изо всех сил пыталась не взорваться.

– Да, но это невозможно.

– Что значит «да, но»?

– Понимаешь, Джулия, когда близкие люди находятся в одной палате, пережив такие вещи, это обычно приводит к депрессии. Поверь мне, двадцатичасовая операция – это еще не самое страшное. Самое страшное – это послеоперационный период: практически нулевой иммунитет, возможность подхватить воспаление легких, которое с твоим иммунитетом может привести к смерти… Отторжение в конце концов… Ты будешь видеть, что твоя мама плохо себя чувствует и будешь расстраиваться. Это автоматически будет сказываться и на твоем здоровье. Точно так же и мама… она будет видеть… А так – у тебя появится стимул побыстрее стать на ноги, ты сможешь ходить к ней в палату. – Его дьявольская речь казалась мне бесконечной.

Да. Доктор Малага умел поддержать. Однозначно. Это были не те слова, которые нужно говорить человеку, который еще не до конца верил в то, что он жив. Это были не те слова, которые я хотела от него услышать.

– Доктор Малага, поймите, я готова бороться. Я больше всего на свете хочу поскорее вернуться домой, и у меня нет времени на депрессии. Я и так скоро встану, можете не сомневаться. Вы меня не знаете, не можете мне верить… не можете быть наверняка уверены в том, как я себя поведу. Но для того чтобы я поскорее выздоровела, мне нужно видеть и знать, что с моей мамой все в порядке, понимаете? Мне нужно это видеть, сейчас, сегодня, каждый день. И я вас не подведу. Обещаю.

– Нет. – Его «НЕТ» прозвучало с такой силой, что я поняла, что теряю контроль над собой. Мне хотелось опять вырвать из себя все эти трубки, вскочить на ноги и выбить его белоснежные зубы. Но я не могла даже приподняться. Я не могла привстать. Мне было больно говорить. А он просто стоял и улыбался.

Уговаривать его было бесполезно. Тогда он казался мне извергом.

– У тебя все? – нежно поинтересовался мой оппонент.

– Да. Спасибо, что пошли мне навстречу, – спокойно сказала я.

Главное было продержаться и не заплакать при нем. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы. Кто угодно, только не он.

– Тогда до встречи. – Он сделал вид, что пропустил мимо ушей мой сарказм.

– Хорошо, что хоть профессор Брольш сдержал свое слово.

– Не понял… – Он уже стоял у двери.

– Неважно.

Когда он вышел, я расплакалась. Ко мне сразу же подбежал доктор Литке с медбратьями. Они старались убедить меня в том, что Малага не такой уж кретин, что он своеобразный, но действительно хочет как лучше.

– Но он не может знать, что для меня лучше. В этой конкретной ситуации. Понимаете? Он не может этого знать. Помогите мне.

– Он наш начальник. – Они переглядывались.

– А профессор Брольш? Он же тоже ваш начальник? И он начальник доктора Малаги, так ведь?