Книга НЗ. набор землянина - Оксана Демченко

Он ненадолго притих, переваривая сказанное. Хреновая атипичность у конвойного ведра с синтом, сразу видно. Вася-габарит оценил бы лесть. А этот – по нулям, и, значит, я никогда не стану читать стихи ходячему ступору. Опасно: может признать больной и усыпить до выяснения обстоятельств. Идиот-милитарист.

– Ответ положительный с вероятностью сорок семь процентов, – отрапортовал милитарист, – погрешность семь процентов и растет.

– Отсылай, – приказала я, скучнея от одного его присутствия. Повернулась к Гюль и добавила: – Содействуй властям, навигатор. Мы удаляемся, чтобы кое-кто не смог узнать лишнего. Стратегическая предосторожность.

– Разумно, – включился Стоппер. – Требую временно герметизировать каюту. Требую следить за объектом до завершения передачи. Предупреждаю объект о недопустимости агрессии.

– Принято, – откликнулась я, демонстративно прощупала рукоять оружия и нахмурилась в сторону Дэя.

Под локоть отконвоировала объект в каюту. Дэй брел угрюмо. Две фразы железного чурбана будто всю жизнь из него выдавили. Я старательно герметизировала люк и сунула страдальцу под нос свою вкусную руку.

– Пей, умник. Пока этот не видит, как я ущербно функционирую. Другого шанса может и не быть.

– Не хочу, – уперся он. – Если уж прямо говорить, кровь не пища, а экстренный вариант восстановления живучести. Иногда еще источник материала. Белкового.

– Ты еще истерику устрой, гуманист недобитый, блин. Расскажи мне о непричинении зла и пользе каждой травинки. Я жить хочу и плюю на траву. Понял? Пей, зараза. И стану я твоя бледная родственница.

Он виновато пожал плечами и пристроился к руке. Через «не хочу» вроде – а выхлебал так прилично, что у меня в глазах стало серовато, а в голове хреновато. Зато кровосос оживился. Потемнел волосами до бронзы, снова чуть подправил черты лица. Синева глаз сделалась текучая, изменчивая. Аж жутко. Многовато в нем такого, что не подходит под привычное – ну, никак! Например, я знаю, куда он смотрит, даже закрыв глаза или отвернувшись. Еще я чую запахи острее обычного и мне противно быть немного собакой. Вдобавок я слышу его сердце. Особенно одно. Черт его знает, сколько у Дэя сердец, и есть ли они в привычном мне понимании, но я слышу. Мне от этого понимания неодинокости делается сладко и трепетно. Хочется мурлыкать, вести себя глупо. Морф очнулся, потерся о шею и тоже мурлыкает. Ему наш гость вполне симпатичен.

– Пей, – посоветовал Дэй, успевший намешать что-то полезное. Полный стакан, а меня приташнивает… – Давай, через «не могу», полегчает. Мне вот полегчало. Кажется, даже память понемногу включается. Если она не врет, до места нам сутки ползти этим катером. – Он вздохнул. – Сима, даже выпив первую порцию, я был намерен сбежать и не лезть в безнадёжное дело. Я, самое, возможно, трудноуничтожимое живое существо универсума. И меня берешься спасать ты, создание со смешной живучестью и совсем не смешным упрямством. Это плохо, потому что я уже не могу сбежать. Пей и спи… родственница.

Я благодушно улыбнулась, позволила себя отнести и уложить. Так хорошо, когда заботливо накрывают, плед подтыкают, морфа чешут, нас обоих по спине гладят. Все для человека.

Вообще я очень довольна своим нынешним местом службы. Даже если меня угробят в ближайшее время, сытую и сонную. Даже если Дэй все же коварный злодей, да. В универсуме я приживаюсь. Я здесь не умная и не сильная. Но я вовсе не бесполезна. То есть и дома было неплохо, если вычеркнуть из памяти некоторых идиотов, – так они всюду умеют находиться, и обязательно с правом портить кровь и уродовать лучшие дни. Дома я бы тоже перетерпела плохой день и дотянула до хорошего. Мне, в общем-то, только двадцать два. Все впереди, если не утыкаться взглядом в грязь и не сопеть о неудачах. Но дома… Дома я привязана к брату, этому заразе-менеджеру, спиногрызу моему драгоценному, для которого надо то ругаться с его начальством, то мириться с его же коллегами, то быть безработным гарантом по его кредитам и рисковать квартирой. Много разного. Говорят, все в семье должны держаться вместе. Только я себе семью не выбирала – там. А здесь, может, что и присмотрю. Нашли ведь мы друг друга с морфом, с моим милым Гавчиком. О: разобрал внимание, муркнул громче – и согрел щеку, прижался, заполз под ухо. С тем мы и заснули.

Нелирическое отступление

Третий сон Уильяма Вэйна

Этот сон – любимый. Жаль, редко удается его посмотреть. Начинается все просто шикарно. Небо чертовски синее, им можно дышать взахлеб. Ветер хохочет и рвет куртку, издевательски треплет волосы, вылезшие из-под шлема: эй, ты не хиппи, постригись уже! Внизу земля. Нет, не так – Земля! Лучшая планета на всю вселенную. Потому что – родная.

Хлопок, рывок – и падение превращается в медленный, величественный процесс. Это уже полет. Внизу клочьями – вроде облачных – клубятся кустарники. Рыжее море пустыни волнуется пологими холмами. Стропы звенят, душа поет… А потом еще лучше. Земля принимает в объятия и можно снова смотреть на небо, которое заняло свое высокое место в мире, но помнит тебя. И лед высотного воздуха еще там, в легких – как причастность к бешеной синеве. Как вырванное с боем право однажды вернуться, и снова – лететь, приближаясь к земле… И глаза у Поля еще синее неба. Никогда прежде так хорошо не улыбался даже этот солнечный мальчик.

– Вы за все ответите!

На краткий миг в сон врывается голос отца Поля. Сам папаша – тощий, длинный нескладный придаток мира цифр и формул – ковыляет от машины и кричит, потому что он чертовски боится за сына и совсем не умеет понимать и принимать то, что непосильно контролировать. Лица у человека во сне – нет. И злость его, сухая, как отчет бухгалтера, не зацепила тогда и не осталась в памяти. Кроме первой фразы – ничего нет про отца Поля, лишь смех самого Поля. Парень поспорил перед прыжком, что на земле первой они услышат именно эту фразу, что отец умудрится просчитать неполные вводные и доберется до места в рекордный срок. Но не успеет помешать… Все сбылось. Конечно, через полчаса поналетели всякие медики, будто мало своей команды, которая ждет наготове у края летного поля.

Потом подтянулась полиция. Но «рядовой майор», оставленный в распоряжении Уильяма, все уладил. Что за документы он показывал, и какие магические слова говорил, неизвестно. И не важно. Поля увезли, капрал и майор остались и вдвоем обмыли удачный прыжок апельсиновым соком. На тот момент Уильям не пил уже двести пятьдесят шесть часов. Именно после прыжка он бросил вести учет своей трезвости в столь мелких единицах времени. Еще неделю спустя забрал из ремонта часы отца с новеньким стеклом, под которым циферблат читался без проблем. Вздыхая и обещая себе не отдать друга в лапы перекупщиков, Уильям все же заложил «Харлей».

Сейчас важнее деньги. Поль не один такой, у многих есть мечта, но нет сил встать на ноги. Зато капрал Вэйн стоит на ногах крепко. Если теперь, когда цель обозначена, он толком обмозговал все, то дельце должно получиться, как надо. Самолета у него нет. Но ведь имеется опыт. Упрямство. А сверх того в запасе еще и чутье. Не совсем оно, вроде, годно под нынешнее занятие, но если постараться, то можно и подстроить.