Книга «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 - А. Селлвуд

Итак, в начале декабря, в первое воскресенье Рождественского поста, жарким и влажным полднем мы изменили курс и повернули на юг. Линия горизонта мерцала в легкой туманной дымке, над нами раскинулся голубой купол неба, на котором не было видно ни единого облачка. Солнце светило вертикально вниз, обжигая обнаженные вспотевшие плечи и раскаляя палубу «Атлантиса». Мы шли по штилевому району, где ветра не тревожат неподвижное зеркало моря. Хотя зеркало все равно оставалось кривым, искажая облик нашего красавца корабля, отражая его изящный облик в виде гротескной карикатуры. «Атлантис» разрезал форштевнем воду, совсем не чувствуя сопротивления. Наш древнейший враг под килем оставался вялым и безжизненным. Если в зеркале появлялась тень, то причиной тому было вовсе не дуновение ветра, а некое изменение состава морской воды, тусклой и нездоровой, больше похожей на густое масло, чем на освежающую воду. Я поневоле стал присматриваться, не остаются ли на корпусе корабля пятна от вязкой субстанции, лишь по недоразумению названной водой. Таковы были декорации, когда Рогге после молитвы завел с командой разговор о предстоящем переходе. Нам выпало счастье снова увидеть землю, ощутить под ногами ее восхитительную твердость, порадовать легкие новой порцией свежего прохладного воздуха.

Свежий воздух! По мере продвижения на юг температура начала падать. Каждый новый день был холоднее, чем предыдущий. Вскоре мы позабыли о тропическом лете, окунувшись в разгар самой настоящей зимы. Кожаные пальто и куртки, некоторые из них – военные трофеи, изменили нашу внешность до неузнаваемости. Менялась погода, а с ней изменялся и окружающий нас пейзаж. Огромные темные столбы дождевых шквалов неспешно двигались над изрезанными гребнями волн, такими же зазубренными, как у волн в «Бесхитростной симфонии».[26] Ветер, теперь обычно западный, с каждым часом крепчал. Все началось с приятного дуновения ветерка, который постепенно усилился, перешел в легкий бриз и в конце концов загрохотал, завыл на все лады, исполняя безумный концерт, в котором «Атлантис» тоже стал инструментом, внося свой голос в общий диссонанс волн и ветра.

Мы подошли к «ревущим сороковым», стране штормов, которой восхищаются школьники и которую старые морские волки поминают кто злым, а кто и романтическим словом. Нам не понадобилось много времени, чтобы понять: все, что мы читали или слышали об этом районе, – истинная правда. Вокруг наших мачт, казалось, кружили все земные ветра, словно стремясь увлечь за собой корабль в гигантский катастрофический водоворот. С каждым часом море становилось темнее, а небо тяжелее. Облака неслись по небу с неправдоподобной крейсерской скоростью, а наш корабль ритмично взбирался на очередной гигантский гребень и рушился оттуда в бездонную пропасть, после чего все повторялось заново. Раненые сплошным потоком поступали в лазарет. Прочувствовав на собственной шкуре радости болтанки, я понял, что в рассказах старых моряков, бывавших в этих широтах, не так уж много преувеличений. Пока «Атлантис» взлетал, падал и раскачивался, меня выбросило из койки, проволокло по каюте, стукнуло о шкаф, потом снова протащило по полу и ударило о койку. Ящики вылетали из комода, как снаряды из пушки, попутно выбрасывая из себя все содержимое, посему довольно скоро моя каюта стала напоминать галантерейный магазин после налета. Но убирать было бесполезно, поскольку все моментально возвращалось на круги своя. В этом «море насилия» койки, причем тяжелые морские койки, разворачивало и срывало с мощных крюков, на которых они висели.

Для просвещения экипажа я ежедневно вывешивал на доске объявлений очередную главу триллера под названием «Факты о Кергелене». К сожалению, факты никого не могли порадовать. Острова получили свое название по имени неисправимого оптимиста – француза Ива Жозе де Кергелен-Тремарека. Этот командир фрегата решил, что открыл Австралию, и так обрадовался, что, не сойдя на берег, поспешил обратно во Францию, чтобы собрать полномасштабную экспедицию. В Бастилии, где он находился после провала дорогостоящего проекта, он придумал другое имя для своего детища – остров Отчаяния.

Следующий посетитель оказался более удачливым. Им был капитан Кук. И с 1776 по 1873 год здесь промышляли китобои и охотники на тюленей. Они использовали остров для отдыха во время рейсов, которые длились до трех лет. Но если не считать китобоев, охотников, а также изредка заходящих на острова военных кораблей всех наций, острова оставались необитаемыми до тех пор, пока некий господин Босьер, имевший, по всей вероятности, много денег и мало здравого смысла, не решил выращивать здесь овец. Для этого он взял в аренду у французского правительства изрядный кусок территории. Через несколько лет он вернулся во Францию, лишившись здоровья и богатства, но так и не вырастив овец.

Вот в такой рай мы и пришли: омываемый ледяными водами неприветливый берег, покрытый плотной пеленой тумана. Даже кораблю здесь не нравилось – он жалобно скрипел и стонал.

В девять часов утра на корабле прозвучала боевая тревога. Даже если остров был необитаемым, рисковать не стоило, и мы навели орудия на берег. Постепенно низкий хребет стал виден более отчетливо – угрожающее непривлекательное нагромождение черных скал. Его мрачное одеяние слегка оживляли лишь редкие вкрапления серого цвета – другие геологические породы – и зеленые пятна мха. Но пока мы наблюдали за тем, что еще пару недель назад было всего лишь точкой на карте, а теперь превратилось в унылую череду угрюмых вершин и монотонных равнин, наши души воспарили, а сердца наполнились радостью. Даже безжизненные острова оказались милы нашим сердцам. Все-таки это была земля!

Поток приказов. Звяканье машинного телеграфа. И вот, наконец, громыхая цепью, в воду с громким всплеском рухнул якорь – впервые за двести пятьдесят суток!

Впереди располагалось узкое бутылочное горлышко – вход на защищенную якорную стоянку, где мы собирались обосноваться. Это укрытие называлось Газеллехафен, по имени обследовавшего ее немецкого судна. Справа по борту тянулся низкий мыс. Мы знали, что где-то за ним некогда находилось поселение китобоев и охотников, и Рогге опасался, что англичане могли его снова занять, разместив там наблюдательный пост и радиостанцию. И я был назначен главой отряда, которому предстояло высадиться на берег и провести разведку территории за мысом. Если там действительно находилась британская радиостанция, мне было приказано внезапно захватить ее, не дав противнику шанса поведать миру о нашем прибытии. На нас была гражданская одежда, поскольку мы выдавали себя за обычных безобидных рыбаков, и для правдоподобности мы приготовили для высадки на берег захваченный норвежский вельбот. В нем мы замаскировали автоматы – их было легко достать, но заметить с берега было невозможно. А под одеждой спрятали пистолеты и ручные гранаты. Мы рассчитывали, что такая маскировка поможет нам подойти достаточно близко к противнику, если, конечно, таковой на острове имеется.

Рогге пожелал нам удачи, и мы направились к берегу. Морская вода своим спокойствием (но не температурой и цветом) напоминала тихоокеанскую лагуну.

По мере приближения мы внимательно осматривали берег, напряженно вглядываясь в серые камни, глыбы гранита, отлогие склоны холмов. Неожиданно старшина-рулевой схватил меня за плечо и прошипел прямо в ухо: