Книга Сын палача - Вадим Сухачевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что, что это?!» — еще раз успел подумать он, прежде чем провалился в небытие.
Король умер, да здравствует король! Из лабиринта
— Ты как?..
Юрий открыл глаза. Это была Катя.
Глаза еще заволакивала муть, но говорить он мог.
— Все нормально… — проговорил он. Потом спросил: — Что это было?
— Кто-то пустил газ. Не смертельный, усыпляющий. Я первой почувствовала, поэтому вколола себе… У меня там, в авторучке, с другой стороны шприц, в нем такая ампула — она против всех подобных прелестей, тоже в Лондоне снабдили. Я уже собиралась выстрелить, но вдруг почувствовала, что не сумею, и сразу все поняла. Поэтому, прежде чем выстрелить, сделала себе укол. Но он не сразу действует, поэтому выстрелить так и не смогла. Зато видишь, я все-таки первой встала. Тебя я тоже уколола, так что только мы с тобой здесь в сознании.
Муть уже уходила из глаз. Юрий огляделся. Вокруг бассейна лежали вповалку люди. Гвардии карликов каким-то образом удалось и улечься строем. «Сенаторы», те, которые не упали в бассейн, распластались на его краю. Но все были, кажется, живы.
Явно иная судьба постигла тех, кто свалился в бассейн. У короля перевесил горб, и из воды торчали только ноги. Император лежал на воде лицом вниз. Сквозь грязную воду можно было разглядеть на дне нескольких наяд и «сенаторов».
Но те, кого не постигла такая участь, уже начали пошевеливаться, в том числе и Викентий. Хоть он и был крепко связан по рукам и ногам, но Юрий помнил, чего тот иногда стоил, поэтому спросил у Кати:
— А нельзя ли сделать так, чтобы этот паренек поспал подольше?
— Легко! — кивнула она. — Но для этого твоя авторучка нужна, там шприц со снотворным.
Юрий протянул ей свою авторучку, и она быстро сделала Викентию укол в руку. Заверила:
— Теперь еще часов десять проспит как цуцик.
Остальные стали понемногу подыматься, иные уже стояли на ватных ногах, во взорах было полное недоумение.
— А это вы здорово проделали! — раздался вдруг бодрый голос сзади.
Юрий обернулся. У входа в зал стояли подвозившие их сюда на драндулете горбун и лжеслепец.
— А я и не сомневался, что Васильцев что-нибудь эдакое выкинет, — с усмешкой кивнул горбун. — Голова!
— Да, голова! — подтвердил лжеслепец. Его глаз, на миг проглянув сквозь прореху, весело подмигнул. — Главное — как чисто сработано! Не то что когда прошлых короля с императором завалили. Отравили ядом: некрасиво. Что народ станет говорить? А тут — сами утопились, несчастный случай, и к нам никаких подозрений.
Юрий ничего не понимал, однако предпочел промолчать.
— Вообще они, старички, уже всех достали Римом своим! — пожаловался горбун. — Силов уже никаких! Рим, понимаешь, им подавай! В наше-то время!
— Да, достали, — согласился лжеслепец. Он кивнул на бассейн: — Болото вон себе соорудили, в нем кикиморы голые барахтаются, одна срамота. А от болота от ихнего только вонь и комарье… Ладно, — обратился он к своему напарнику, — пора уже и нам… Только без всяких этих Римов.
— Ну их, эти Римы, на фиг, — кивнул горбун. — Болото велим засыпать, гвардию переоденем, кикимор новых наберем. Другое дело — трон. Трон оставим.
Говоря это, он стал снимать с себя грязную хламиду, и под ней оказался вполне узнаваемый полувоенный френч. На ногах были сапоги.
«Ему бы еще усы… и горб как-нибудь вправить, — так и вообще вылитый нынешний вождь», — подумал Васильцев.
Лжеслепец тоже скинул свое рванье, и под ним оказался короткий пиджачок с жилеткой, в которой было аккуратно проделано отверстие для глаза. Шею украшал галстук в горошек, на голову он успел надеть кепку, тоже весьма узнаваемую. И вдруг прокартавил:
— В общем, вег’ной дог’огой идем, товаг’ищи!
Этой «верной дорогой» они прошагали к трону и одновременно уселись на нем.
— О! — обрадовался лжеслепец, или кто он теперь? — И капустка, смотри, осталась!
Вместе они минут пять уплетали капустку; тем временем и «сенаторы» уже потянулись к трону. Скоро и они снимут эти тоги, подумал Васильцев, впервые приглядевшись к их лицам. Вон тот, с козлиной бородкой весьма смахивал на товарища Калинина, а тот, полный, с маленькими усиками, — ну чем не товарищ Жданов?
— Ну, что надо сказать? — спросил их горбатый.
И недружно грянуло:
— Le Roi est mort, vive le Roi! Le Empereur est mort, vive le Empereur![27]
Потом еще и еще раз, все более уверенными и радостными голосами.
Смена власти свершилась! И — боже! — как этот мир, которого не должно было быть, походил на тот, другой, наземный, такой же, в сущности, почти нереальный и такой же жестокий!
Император произнес короткую тронную речь.
— За нами будущее! — провозгласил он.
Толпа загудела одобрительно, но он оборвал этот гул мановением руки и продолжил:
— А почему за нами будущее? — И сам же ответил на свой вопрос: — Потому что, хотя они там богатые (он указал куда-то на потолок, видимо, имея в виду весь наземный мир), но мы — духовные!
Васильцев вспомнил тот, другой мир, где совсем еще недавно от голода процветало людоедство, так что считать его слишком богатым едва ли приходилось. Впрочем, смотря с чем сравнивать. Большинство здешних обитателей жило, возможно, и похуже. С жиру не станут люди поклоняться помойкам, как идолам.
— Да, мы бедные — но мы духовные! — подтвердил второй вождь.
— Бедные — но духовные!.. — едва не прослезился «товарищ Калинин».
— Бедные — но духовные! — с жаром воскликнул «товарищ Жданов».
Дальше уже вся толпа кричала, постепенно входя в раж: «Бедные, но духовные! Бедные, но духовные! Ыш анабузык беш!..»
Вот когда Васильцев понял смысл этих загадочных слов, слышанных им здесь прежде. Он тогда думал, что это какой-то боевой клич…
Впрочем, это и был такой боевой клич: «Бедные — но духовные!» Вот и там, в стране, ощетинившейся танками против остального мира, возможно, в этот самый момент люди выкрикивают на каком-нибудь своем собрании ту же самую мантру: «Бедные — но духовные! Ыш анабузык беш!»
А может, где-то внизу, под этим полом, существует какой-то третий мир, а под ним — четвертый, и везде раздается тот же крик: «Бедные — но духовные! Бедные — но духовные! Бедные — но духовные!..»
Наконец новый император жестом оборвал этот шквал неистовства.
— Однако лимузин — сменить! — приказал он.
Со сменой монархов стремительно менялись и традиции.