Книга Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР - Нами Микоян

Когда Юлия Борисова играла в кинофильме роль посла Советского Союза, то какое-то время сидела в кабинете Фурцевой и наблюдала за тем, как та разговаривает, как себя ведет, как жестикулирует…

Судьбе было так угодно, что последняя наша встреча, накануне ее смерти, состоялась в бане. В половине седьмого мы разошлись. Екатерина Алексеевна в этот вечер должна была присутствовать на банкете в честь юбилея Малого театра. Я пошла домой готовиться к поездке в Горький, там мне предстояло выступать в концерте на открытии пленума Союза композиторов России. После банкета Фурцева позвонила, голос такой тихий, усталый. «Люда, – говорит, – я вам хочу сказать: вы же сами за рулем поедете. Пожалуйста, осторожней!» Узнав о том, что Фирюбин еще остался в Малом, я спросила, не приехать ли мне к ней. «Нет-нет, я сейчас ложусь спать», – ответила она. На этом наш разговор окончился.

В пять утра я уехала в Горький, а днем мне сообщили о ее смерти. Я тут же вернулась. До моего сознания случившееся не доходило, и спрашивать ни о чем я не стала. Мне сказали, что у нее что-то с сердцем… Я знала о том, что у них с мужем были нелады, в последнее время они постоянно ссорились… У гроба я пела песню-плач:

Ох, не по реченьке лебедушка все плывет.Не ко мне ли с горя матушка моя идет?Ты иди-ка, иди, мать родимая,Ко мне, да посмотри-ка ты, мать,На несчастную, на меня…

Все плакали…».

«Екатерина Алексеевна, послушайте песню…»

– Евгений Евтушенко говорил, что, если бы не энергия Екатерины Алексеевны, песня на его стихотворение «Хотят ли русские войны» никогда не увидела бы свет…

Рефрен «Хотят ли русские войны» принадлежал Марку Бернесу. Когда они с Евтушенко записали песню, Политическое Управление Армии (ПУР) встало стеной против нее. Военачальники решили, что она будет деморализовывать советских воинов, которым предстоит бороться против империализма. И песню не разрешили транслировать по радио, она не попала в репертуары. Несмотря на это, Бернес исполнял ее в своих концертах, из-за чего у него возникли неприятности.

Тогда Евгений Александрович пошел к министру культуры Екатерине Фурцевой. Он знал, что женщина она своеобразная, эмоциональная и если он начнет говорить абстрактно, то нужного результата не добьется. «Екатерина Алексеевна, я вас очень прошу – послушайте одну песню», – сказал поэт. До нее еще не дошло мнение ПУРа, она не знала, что происходило вокруг этой песни.

Как рассказывал Евтушенко, он поставил на стол магнитофон и проиграл их с Марком Бернесом запись. На глазах у Фурцевой выступили слезы, она обняла поэта и сказала: «Это изумительная песня». Тогда он поведал ей историю с ПУРом. «Конечно, – говорил Евгений Александрович, – Фурцева могла испугаться схватки с таким могущественным противником, как ПУР. Она тогда была уже в опале, ее выводили из Политбюро, она даже резала себе вены, насколько мне стало известно. Но все-таки она была сильной женщиной. При мне она сняла трубку и позвонила председателю радиокомитета. Ей ответили, что поскольку ПУР против, с песней ничего нельзя сделать. Тогда Фурцева сказала, что берет это под свою полную ответственность. Председатель спросил: «Вы можете дать нам письменное распоряжение?» Фурцева немедленно написала записку. Кто-то поехал на радио – и песня прозвучала на следующий день. Потом она обошла весь мир. Парадоксально, но ее с огромным успехом исполнял хор Советской Армии под управлением Александрова. Между прочим молодой тогда Муслим Магомаев ее исполнил, и с этого началось его восхождение».

Закрытый человек

– Есть такая книга «Закрытые люди» Зеньковича. Я обнаружил на ее страницах среди множества персон имя Екатерины Фурцевой. Первая реакция была вопросительной: в каком смысле автор считает нашего давнего министра культуры закрытым человеком? Сам я на этот вопрос ответить не могу, да, собственно говоря, такой взгляд на жизнь и биографию Фурцевой кажется мне парадоксальным… А как вы считаете?

– Ваши сомнения имеют основания. И довольно серьезные. Я думаю, что существовало как бы два образа Фурцевой. С одной стороны, как министр культуры, она должна была общаться со многими видными деятелями, смотреть спектакли, быть в курсе культурного процесса, руководить им. Кроме того, приходилось решать личные проблемы творческих людей и помогать им. Она умела слушать, это было ее замечательное качество. Знаменитая певица Ирина Архипова сказала, что за всю нашу историю лучшим министром культуры была именно Екатерина Фурцева, потому что она хорошо знала правила игры и цену компромиссу.

Но никто не задумывался о том, что в ней уживался принципиальный коммунист, когда она выступала на пленумах и совещаниях, и легко ранимая женщина, которая могла сомневаться, горячиться, плакать, другая Фурцева – одинокая, не чувствовавшая тепла и опоры мужа. Она говорила мне, что о ее личной жизни практически никто не знает. Никому не рассказывала, что после тяжелого рабочего дня, который иногда длился чуть ли не до полуночи, приходила в квартиру, где ее по сути никто не ждал. Дочь жила отдельно, а чинуша-муж Фирюбин стал ей фактически чужим. Не может же министр плакаться о своей судьбе каждому, кто переступает порог ее кабинета. Скажем, она дружила с Олегом Ефремовым, который нередко приходил в министерство со своими рабочими проблемами. Да, она с ним дружила, но дистанцию в выражении личных эмоций, выплескивании наболевшего никогда не переходила. Свои личные, женские тайны она могла поведать только ближайшей подруге Наде Леже, которой она доверяла. А Надя, любя Екатерину Алексеевну, по-женски ее очень жалела. Она говорила мне: «Кате очень тяжело, жизнь с Фирюбиным у нее не сложилась, она очень страдает».

Но сама Екатерина Алексеевна считала, что личная сторона ее жизни никоим образом не должна стать предметом сплетен и разговоров. Глядя на нее, всегда ухоженную (ходили слухи, что в 65-м году по примеру своей подруги Любови Орловой она сделала пластическую операцию), веселую и жизнерадостную, все были уверены: у нее все в жизни хорошо.

– То есть в этом смысле она была закрытой.

– Да. Она была закрыта. И никто не знал, что на самом деле было у нее в душе. В одном из интервью Людмила Зыкина сказала: «О ней никто никогда не заботился. Она никому была не нужна». Фурцева хорошо знала цену одиночеству. Но такова плата за власть.

…Если не шла в театр или на концерт, оставалась до позднего вечера на работе. Иногда подолгу беседовала со своими заместителями, могла с ними выпить – снимали напряжение рабочего дня. Нередко к ней заезжала Зыкина.

– Наверное, у министра культуры в каждом театре была своя ложа?

– В Большом театре министерским местом считалась директорская ложа. Но когда она приезжала с гостями, они занимали места в так называемой царской ложе. А в других театрах располагалась в обычной директорской ложе.

– У меня возник такой гипотетический вопрос: умная, энергичная, схватывающая сущность Фурцева могла ли подняться еще выше по карьерной лестнице? Стать, скажем, во главе страны? Как говорится, карты могли лечь по-всякому…