Книга Любовь и честь - Рэндалл Уоллес

— М-мы приехали, чтобы попрощаться с вами лично, — заявила захмелевшая от вина Наталья и, упав в объятия Горлова, приникла к его губам. Остальные дамы подходили к улыбающимся офицерам, у которых горели глаза от легких прикосновений женских ручек к эполетам и эфесам сабель. Шарлотта, хихикающая, как школьница, поманила к себе лейтенанта Ларсена.

— А я тебя помню, только вот имя позабыла…

Я подошел к Беатриче, все так же одиноко сидевшей в санях. Она не смотрела на меня, но и не отворачивалась.

— Не присоединитесь ли к нам на минутку, сударыня? — спросил я.

— Я не аристократка, как они, — ответила она тихо.

— Я тоже, но я счастлив, потому что вы здесь.

Она чуть повернулась, и в отблесках бивачных костров я увидел, как блестели ее глаза.

— Не надо, капитан, — почти с мольбой попросила она. — Я ведь ниже вас по положению, и вы отлично это знаете.

— Вы плохо обо мне думаете.

— Разве?

— Я сужу о людях вовсе не по тем меркам, по каким судят они, — я кивнул на придворных дам. — Более всего я ценю храбрость и благородство.

— Верится с трудом. Вы идете воевать вместе с наемниками, которые жаждут славы, денег и чинов. Таким мужчинам нужны женщины вроде Шарлотты, Наташи или Анны.

Я пропустил мимо ушей упоминание об Анне, хотя ее не было среди приехавших дам.

— Вы меня совсем не знаете.

— Зато я знаю, что такое война. Многие оттуда не возвращаются. Но я надеюсь, что вы вернетесь.

Дамы между тем снова усаживались в сани, хихикая над вытянувшимися от разочарования лицами офицеров, которые надеялись, что они останутся на ночь.

Кучер развернул сани, и они помчались прочь. Дамы махали напоследок офицерам и солдатам, а я надеялся, что Беатриче хоть раз обернется, но она не обернулась.

* * *

Мы продвигались все дальше и дальше через бесконечные леса и вышедшие из берегов реки, которые по ночам сковывал лед. По дороге мы выполняли различные маневры, стараясь сделать из отряда хорошо слаженную воинскую часть. Наши люди постоянно находились в боевой готовности, и в любой момент могли как атаковать, так и обороняться. Но единственные неприятели, которых мы встречали на своем пути — это холод и дождь. Казаки, которые во время нашего путешествия в Москву, казалось, прятались за каждым деревом, сейчас словно растаяли вместе со снегом. Возможно, им, как впрочем, и нам, очень не нравилось месить грязь под холодным дождем.

Как-то вечером у костра я решился задать Горлову вопрос, который давно вертелся у меня на языке.

— Слушай, Сергей, мы все здесь профессиональные солдаты, наемники, но ты единственный русский среди нас. У императрицы большая армия — почему же она не посылает своих солдат? — Франклин высказал мне свое мнение по этому поводу, но мне хотелось знать, что думает об этом Горлов.

— Не доверяет, — буркнул он.

— Как так? Они же целых шесть лет сражались за нее, чтобы выиграть войну с турками.

— Казаки — это совсем другое дело. Русские боятся казаков, но в то же время любят их. Каждый в детстве мечтает стать казаком.

— Это почему так?

Горлов долго молчал, и я уже думал, что не дождусь ответа, но он вдруг тихо запел. Я вслушивался в незнакомые слова, глядя на холодные звезды.

— Это песня о казацком атамане Стеньке Разине, — пояснил Горлов. — Был такой донской атаман. Людей вокруг него собралось много — очень уж удалой был казак. Как-то после набега привели ему красивую девушку, погрузились на плоты и поплыли по Волге. Многие казаки возмущались, что у атамана есть женщина, а у них нет, и тогда, чтобы показать, что друзья-товарищи для него самое главное, Степан бросил красавицу в реку. Рыбаки говорят, что лунными ночам и можно видеть ее глаза, глядящие из-под воды.

— И, тем не менее, мы идем убивать их, — медленно сказал я, и Горлов вскинул на меня голову. — Они настоящие мужчины, Горлов. И хотят быть свободными. И я хочу быть свободным. Мы с тобой, скорее, казаки, нежели царские слуги.

— Так вот что тебя беспокоит, — задумчиво протянул он.

Мне действительно не очень хотелось воевать против людей, которые пришлись мне по душе.

— Легко восхищаться диким жеребцом, который не желает ходить под уздой, — мягко заметил Горлов. — Но если сомневаешься в чем-то, то подожди несколько дней, и сам все увидишь.

Он завернулся в одеяло и захрапел, а я еще долго не мог уснуть, размышляя о казаках.

24

Достигнув Москвы, мы не вошли в город, а стали лагерем в окрестностях. Солдаты не роптали по этому поводу, потому что как опытные наемники знали, что жалованье — это мелочь по сравнению с тем, что можно взять как военную добычу. А спать под открытым небом они привыкли. Рядом с нашим лагерем располагалось воинское поселение, где жили солдаты, служившие в Москве. Здесь были не палатки, а избы, где солдаты жили вместе со своими семьями. В Москве ходили слухи, что Пугачев уже окружен и разбит, а казаков казнят сотнями. Другие рассказывали жуткие истории о том, как казаки убивают дворян и рубят головы пленным офицерам.

Горлов решил, что съездит в город и попытается узнать достоверные сведения о казаках и о местах последних столкновений с ними. Он ускакал на рассвете, едва солнце, появившееся впервые за много дней, озарило башни Кремля.

А далеко за полночь меня разбудил стук колес. Я выбрался из палатки и увидел подъехавшую артиллерийскую повозку, которой правили два смеющихся майора — явно сыновья богатых аристократов, потому что им было лет по семнадцать. Они остановились у моей палатки, сгрузили с повозки какой-то тяжелый сверток и, отдав честь, опять уехали в ночь.

Свертком оказался генерал Горлов, мертвецки пьяный.

* * *

Но ранним утром тот же генерал Горлов поднял всех, приказал свернуть лагерь, и еще до восхода солнца мы двинулись дальше. Вероятно, он что-то вчера узнал, но я не спрашивал, а он не спешил поделиться своими планами.

С каждым днем мы все дальше и дальше уходили от Москвы, и вскоре нам начали попадаться группы солдат — больных и дезертиров (или же дезертиров, выдававших себя за больных). Потом стали попадаться раненые, бредущие по дороге. Но, несмотря на раны, трудно было сказать, что они побывали в бою. Такие раны, как у них, можно получить, свалившись ночью с повозки.

Но наконец наш авангард взял в плен казака — совсем молодого паренька. Похоже, он остался без лошади и несколько дней шел пешком, пока наши солдаты не поймали его. Горлов лично взялся допросить его, но в ответ на каждый вопрос получал один и тот же испуганный кивок пленника. В конце концов Горлов сказал пареньку, чтобы он шел подобру-поздорову, и приказал отпустить его. Никто не посмел спорить с этим приказом, и мы двинулись дальше.