Книга 8 декабря 1980 года. День, когда погиб Джон Леннон - Кит Элиот Гринберг

— Музыка идеально легла на охватившее всех настроение, — сказал Пол. — Помню, как стонал вместе с Брюсом. Было совсем не весело. Было ужасно. Кошмарно. У меня словно вырезали часть души. Неслыханное дело — убийство музыканта. Я не мог понять, как же так вышло. У кого рука поднялась стрелять в Джона Леннона?

Он припарковался неподалеку от Дакоты и пошел к зданию.

— Там практически не было ни патрульных машин, ни конной полиции, — сказал Пол. — Стоял привратник, с ним несколько полисменов. Народу собралось, ну, несколько дюжин. Кто-то приволок гитару, и пел «Give Peace a Chance».

Лароса опросил собравшихся. А затем прошелся по району, угрюмо глядя на фотографии Джона с автографами в витринах химчисток и забегаловок.

В сотне миль от Дакоты, в Филадельфии, Брюс Спрингстин пел «Tenth Avenue Freeze-Out», скакал по сцене, извивался, падал на колени. Он с октября колесил по городам, со своим нереальным трудолюбием рекламируя альбом «The River».

Ни Брюс, ни другие члены «И Стрит Бэнд» не подозревали, какую роль получила их песня «Jungleland» в легенде Джона Леннона. Но стоило им по окончании концерта уйти за кулисы, как техник сообщил, что убили Джона Леннона.

Ударник Макс Вейнберг поначалу решил, что это наверняка несчастный случай. Узнав, как было дело, он ощутил, «будто из зала откачали весь воздух».

В Калифорнии Стиви Уандер узнал об убийстве перед тем, как выйти на сцену на бис. Он решил спеть песню «Happy Birthday». Изначально она писалась в поддержку национального праздника в честь доктора Мартина Лютера Кинга Младшего. Но сегодня, сказал Стиви аудитории, он поет ее для своего друга, Джона: «Да, мы знаем, любовь победит / Так пускай она в сердце горит».

В Париже Мик Джаггер был слишком «ошеломлен», чтобы обсуждать смерть Джона. Он вспоминал свои визиты в Дакоту и жалел, что Джон так ни разу не вышел из квартиры. А было бы так замечательно провести с ним время.

— Я знал и любил Джона Леннона восемнадцать лет, — сказал Джаггер. — Но сейчас, в это жуткое время для его семьи, миллионов друзей и поклонников, я не хочу говорить мало, и не могу много.

Ронни Катц смотрела телевизор у себя в подвальной квартире во Флашинге, Квинс — буквально в нескольких шагах от стадиона Ши. Шестнадцать лет назад Ронни в толпе таких же девчонок визжала там на концерте «Битлз». Как и Чепмен, она выслеживала кумиров, стоя перед отелем, где они жили, выкрикивала имена музыкантов. Ронни и ее подруга детства Мэри Фаэрти смотрели «Вечер трудного дня» чуть ли не тридцать раз. Они даже умели цитировать первые фразы с подлинным (как им казалось) ливерпульским акцентом:

— Простите за вопрос. Но что это за маленький старичок?

— Что за маленький старичок?

— Вон тот маленький старичок.

— А, этот. Мой дедушка.

Вдруг ей позвонила мать Мэри.

— Мне так жаль, дорогая, — сказала она. — Я знаю, каково это — терять первую любовь.

Эван Гинзбург тоже жил во Флашинге, но тот вечер провел в Манхеттене, на матче рестлеров в Мэ-дисон-сквер-гарден.

— Мой папа умер всего несколько месяцев назад, и я был как в тумане, — сказал он. — В те времена еще не было ни пейджеров, ни мобильников, но, когда я выходил из зала, в воздухе витали странные вибрации, зловещая, неуютная атмосфера. Я понимал: что-то случилось.

Когда зрители вышли на улицу, до ушей Эвана донеслись обрывки разговоров — «Джон», «Леннон», «стреляли», «убийство». Спускаясь в метро, он уже точно знал, что произошло.

Приехав в гостиницу «Рамада» на Сорок восьмой стрит и Восьмой авеню, Рик Мартель осознал, что в тот момент, когда убили Леннона, они с Тони Гэриа и «Дикими самоанцами» были на ринге. В баре отеля царила странная тишина. В те времена «хорошие рестлеры» и «злые рестлеры» на публике сторонились друг друга. Враги на ринге, они никогда не выпивали вместе.

«Дикие самоанцы» сидели в баре в компании злых рестлеров, «Лунных псов» — Рене Гуле, Непредсказуемого Джонни Родза, Ларри Збышко и прочих. Афа кивком приветствовал Мартеля и подошел к нему — прямо на глазах фанатов.

— Слышал, что случилось с Джоном Ленноном?

Мартель посмотрел на экран телевизора. Рядом стоял Сика и ребята-фанаты. На одну ночь все правила были забыты.

Все, кого опрашивал Лароса, поведали одну и ту же историю: словно необоримая сила привела их к Дакоте.

— С каждым серьезным событием в моей жизни связана какая-то песня «Битлз», — сказала женщина по имени Донна Самуэльсон, прижимая к груди недавно вышедшую двойную пластинку любовных песен «Битлз». — Услышав эти песни, или вспомнив об этих событиях, я теперь всегда буду думать об этом дне.

— Шли разговоры, что они снова соберутся вместе, — сказал Джордж Мамлюк. — Теперь этому не бывать.

В этот репортаж Пол хотел вложить всю душу без остатка.

— Он должен был быть особенным, — сказал он. — Чтобы мои слова встали наравне с любовью к «Битлз» и тем, что они для меня значили.

Лихорадочно работая, Пол все время искал таксофон, рядом с которым не крутились бы другие журналисты. Он не хотел повторения того, что случилось в Метрополитен-опере, когда сообщили о заложенной бомбе. Пол говорил с редакцией, а в дверь телефонной будки долбилась какая-то женщина в мехах.

— Все так на меня злились, ведь я занял единственный таксофон в здании, — поведал он.

Позже к нему перед Дакотой присоединился редактор «Дейли Ньюс» Боб Герберт — в будущем колумнист «Нью-Йорк Тайме». Так совпало, что Боб жил в квартале от места, чуть дальше по Семьдесят второй стрит. В следующие часы они вдвоем бегали домой к Бобу, чтобы позвонить в редакцию.

Тем временем Пол Гореш обзванивал все газеты города и сообщал, что у него на пленке есть фотография Джона Леннона и убийцы. Но в отделах новостей царил такой переполох, что до фаната «Битлз» из Нью-Джерси никому не было дела.

В «Дейли Ньюс» к телефону подошел матерый писака.

— Че надо? — рявкнул он. — Говори давай. Чего звонишь?

Услышав лепетание Гореша, он бросил трубку.

Фотограф позвонил в «Нью-Йорк Пост». И там никто не стал с ним говорить.

Он снова позвонил в «Ньюс».

В этот раз ему попался более чуткий слушатель, репортер Боб Лейн. Потрясенный рассказом Гореша, он поверил каждому слову.

— Оставайся на месте, — потребовал Лейн. — Дай адрес. Я сейчас за тобой приеду.

Достав из кассы пригоршню банкнот, Лейн договорился с гаражом, чтобы его отвезли в Нью-Арлингтон, Нью-Джерси. Потом они с Горешем вернулись в редакцию «Дейли Ньюс» и заперлись в темной комнате.

— Вот он, — сказал Пол, глядя на лицо Чепмена, проявляющееся на фотобумаге.

Сделку заключили на месте. «Дейли Ньюс» часто платила за информацию. За снимок, достойный Третьей страницы[10], читатель получал пятьдесят долларов.