Книга Радуга в твоих ладонях - Алина Феоктистова

Ее невеселые размышления прервали голоса в коридоре. Один был сиплый, дядин Колин.

— Дружище, зайдем ко мне, выпьем, мои дружки что-то припозднились, а одному неудобно, я же не алкоголик, — уговаривал кого-то дядя Коля.

— Простите, я не к вам, мне нужна Преображенская, Ольга, — отказывался другой, судя по голосу, молодой парень. — У меня для нее хорошие новости.

— Вот за хорошие новости и нужно выпить, — обрадовался дядя Коля и потащил вошедшего в свою комнату — первую от входной двери.

— А ну оставь парня, алкаш чертов, — в разговор вмешалась Мишина мама. — А вы, молодой человек, не обращайте внимания, он у нас всегда такой, а Оленькина дверь следующая. — Она громко застучала в Олину дверь: — Вставай, к тебе гость.

Оля накинула свой халатик, высунула голову, увидела фотографа Диму. Дима сиял, как летнее солнце, только что вышедшее из-за туч, даже его длинный нос не казался унылым и тоже, казалось, радовался жизни.

— Ольга Игоревна… — начал он. — Оля… — потом оглядел обитателей коммуналки, примолкших и ожидающих, что он скажет, и насильно затолкнул Олю в комнату.

К двери тотчас прислонились три головы: дяди Коли с всклокоченными волосами, Вероники Петровны с высокой прической и низко, маленькая и круглая, Мишина.

— Ты… вы хорошо живете, — усмехнулся Дима, оглядывая Олину комнату. — Поехали лучше ко мне, у меня уютнее, и здесь нам все равно не дадут поговорить, так что одевайтесь, я не смотрю. — Он отошел к окну.

Ольга быстро натянула на себя джинсы, футболку, привела в порядок волосы, чуть подкрасилась.

У Димы была старенькая, облупившаяся, проржавевшая «Тоёта», проданная ему совсем по дешевке из-за правостороннего руля. Ольге было непривычно сидеть с левой стороны от водителя, но два года жизни без мужа научили ее многому, что раньше ей было непривычно.

— Что ты хотел сообщить мне, Дима? — спросила Ольга.

— Я скажу только тогда, когда мы приедем ко мне, а пока я нем как рыба, — засмеялся Дима. Он ничуть не изменился внешне, все так же его черные волосы были забраны назад в хвост, но в его осанке начала появляться уверенность.

Наконец Ольга оказалась в его маленькой мастерской.

— Смотри, — торжественно сказал он и раздернул занавеску, закрывавшую часть мастерской.

Ольга ахнула: всю стену занимала огромная фотография, где она сидела с букетом ромашек. Фотография получилась превосходная.

— Это тебе, подарок, — сказал Дима. — Я сам отвезу ее в твою халупу, пусть немного украсит интерьер, и у меня тоже останется такая же, будет украшать мою хижину.

— Спасибо, Дима. — Ольге было очень приятно его внимание. — Но ты потратил уйму денег…

— Я не сказал главного, — Дима заговорщически улыбнулся. — Я, когда фотографировал, был уверен, что это будут бесподобные снимки, и, как только ты ушла, я стал их печатать. Я был потрясен тем, что получилось, и на следующий же день побежал в «Лизу». Они были потрясены не меньше. Фотографии они берут. Мало того, они приглашают нас сотрудничать, они открывают раздел «Романтическая страничка» и отдают его нам. Наш союз принесет нам счастье. Они заплатили, смотри, часть денег твоя, — он пододвинул Ольге несколько долларовых купюр.

Ольга, не сдерживая радости, бросилась Диме на шею, и он закружил ее по комнате.

— В редакции, где смотрели снимки, оказался случайно редактор «Космополитена», он попросил меня зайти, представляешь?! Это же фортуна! Мы принесли друг другу счастье! — Он опустил Ольгу на пол. — Давай отпразднуем наш маленький триумф, — предложил Дима.

— Давай, — согласилась Ольга.

Ей было весело, особенно после того, как она только что лежала в своей комнате без всякой надежды на будущее. Не получилась звезда экрана, не сбылась ее мечта, но можно стать фотомоделью. Это все-таки лучше, чем умирать с голоду, и она сможет вернуться к Косте. Сама, не от отчаяния и безысходности, а потому, что ей этого хочется, иначе почему ей все время снится этот сон?

Дима скоро вернулся с бутылками пива, батоном хлеба и копченой колбасы и открыл дверь в маленькую комнатку. Оля думала, что там находится фотолаборатория, но комната оказалась жилой. Здесь стояла такая же, как у Оли, старенькая раскладушка, покрытая старым шерстяным одеялом. Ольга вспомнила, как два месяца тоже спала без постельного белья — не хватало денег, чтобы купить его. У нее не было даже одеяла, и она укрывалась курткой. Дима был богаче, у него были и чашки, и тарелки на самодельных полках, и даже набор вилок и ножей. В комнате был круглый столик на трех ножках, два, под стать столу, стула.

— Это еще из гарнитура моего деда, — сказал Дима.

— А где остальные части гарнитура? Продал? — спросила Ольга.

— Да нет, все стоит на месте, в моей квартире. У меня есть нормальная двухкомнатная квартира, я сдаю ее, чтобы были деньги на жизнь и на фотоаппаратуру. Мое любимое дело пока не приносило мне даже маломальского дохода, но теперь все изменится.

Они пили пиво, закусывая бутербродами, и строили планы на жизнь. Дима все больше нравился Ольге. Тем, что был так же предан своему делу, как и она сама, и согласен ради него бедствовать, обходиться минимумом; тем, что он не отчаивался и надеялся на лучшее. У них было много общего. Вечерело, в подвале отключили свет.

— Как всегда, — проворчал Дима и привычно полез за свечкой, зажег, сел напротив Ольги на стул и ахнул:

— Олька, какая может фотография получиться…

То, что он так горел делом, было в нем самым удивительным — он думал о работе, даже когда сидел с девушкой и пил пиво. Ольга сама была такая же, и она в очередной раз восхитилась им.

Он, уверенно действуя в темноте, достал кучу фотоальбомов. Ольга и Дима склонились над ними, и перед Ольгой предстали полуобнаженные красавицы.

— В этом нет никакого позора — это ведь искусство, — говорил Дима.

Ольга и сама это чувствовала. Отличить искусство от порнографии она могла интуитивно, так же, как пошлость от чистоты. Это когда-то давно, лет семь назад, она была наивной глупышкой и удивлялась, почему связь Алика и Вики не кажется ей такой же возвышенной, как любовь Ромео и Джульетты.

— Попробуем? — в один голос сказали они, и пока Дима возился с аппаратурой, настраивал вспышки, подсветки так, чтобы не затмить свечу и чтобы казалось, будто свет отбрасывает именно она. Ольга разделась перед огромным зеркалом, распустила волосы, сняла с окна тюль, прикрылась. Дима закончил настройку, подошел, окинул ее взглядом, снял тюль с одного плеча, обнажил одну грудь, часть живота, вставил в фотоаппарат голубой фильтр, стал снимать.

— Ты, как русалка в голубых волнах, — сказал он, закончив съемку и подходя к ней. — Ах, русалка, ты принесешь мне счастье.

— Да, запутавшаяся в сетях, — пошутила Ольга.

Он стал снимать с нее тюль, провел пальцами по груди, спросил: «Можно?» Пальцы у него были длинные и красивые, и, когда они коснулись соска, Ольгина плоть, давно не испытывающая мужской ласки, откликнулась на нее. Преодолев порыв, Ольга пошла к стулу, где оставила одежду, пробормотав: «Нельзя».