Книга Три королевских слова - Агата Бариста

Главное — не сдаваться, уговаривала я себя, и когда-нибудь фортуна повернется лицом.

Все можно исправить, если выжила душа.

Поэтому я регулярно совершала обход дома и двора — в надежде на вдруг открывшуюся лазейку, — и так же упрямо продолжала разговаривать с Чудовищем, как если бы он мог меня слышать.

Так проходили дни и ночи, а я по-прежнему была заперта в этом месте и даже не смогла определить, где именно нахожусь. Небо иногда озарялось адскими всполохами, иногда приобретало нежную петербургскую перламутровость; во дворе рос обычный бурьян, но среди заурядных сорняков качались на тонких полосатых стебельках цветы с прозрачными лепестками. В библиотеке рядом стояли книги, набранные незнакомым шрифтом — таких букв я не знала, — и книги на русском, английском и других знакомых языках.

Словом, это был какой-то перекресток миров, но такой, где на всех направлениях стоят запрещающие движение знаки. Утешало одно: мы с Чудовищем притерлись друг к другу и неплохо ладили.

Просто удивительно, насколько быстро исчезло психологическое напряжение от разницы в наших размерах. Совсем скоро я перестала остро реагировать на гигантские габариты своего соседа по заточению и принялась командовать им направо и налево, используя все возможности кошачьего обаяния… и испытывала в связи с этим некое извращенное наслаждение.

С одной стороны, я мечтала о том времени, когда мой сосед поумнеет и обретет полноценный разум. С другой стороны, чувство власти над существом, в двадцать раз превосходящим меня по размерам, как-то по-особенному грело душу.

В бытность мою человеком я не замечала за собой склонности к капризам, но теперь такое состояние стало частью натуры. Тут определенно проявлялось влияние моей кошачьей ипостаси: открой дверь, хочу выйти, вы-ы-ыпусти меня немедленно, а нет, уже не хочу, нет, снова хочу, теперь желаю рыбки, это не та рыбка, я не буду ее есть, я лучше пожую сухую травинку, потому что меня никто не кормит, а теперь на ручки хочу… и так далее.

Надо сказать, Чудовище с охотой подчинялся — у меня было приятное ощущение, что от этой игры удовольствие получают двое. Но иногда я убеждалась, что в некоторых случаях он способен настоять на своем.

Спустя какое-то время я вспомнила загадочное происшествие с выкидыванием предметов в форточку и стала обкатывать шальную мысль: а не прыгнуть ли мне туда же? Ведь под окном не обнаружилось ничего — ни осколков, ни грязи, ни мокрых следов. Следовательно, объекты перемещались в какое-то другое место, скорей всего, на некую магическую свалку. Может статься, оттуда есть выход в большой мир… и неважно, каким он окажется.

Для начала можно было прыгнуть на раму, принюхаться, приглядеться, поразмышлять.

…Я присела на подоконнике и заерзала, примериваясь (прыжки все еще оставались моим слабым местом). Именно в этот момент Чудовище зашел в комнату, мгновенно сообразил, что я собираюсь сделать, и одним скачком преодолел расстояние, разделявшее нас. Он проворно сгреб меня и крепко прижал к своему туловищу. Я протестующе завопила и стала отпихиваться всеми четырьмя лапами, не выпуская, впрочем, когтей.

Не буду обострять отношений, все равно выжду и сделаю то, что собиралась, — по сравнению с простодушным Чудовищем я была коварным Макиавелли.

Завтра-завтра, не сегодня, так хитрюги говорят.

— Но-но, Кыса, — взволнованно произнес Чудовище. — Но-но!

Надежно придерживая меня одной лапищей, другой он взял с подоконника глиняный горшок с остатками какого-то засохшего растения и выкинул его в форточку.

На моих глазах горшок прямо в воздухе распался в пыль, и пыль лучами разлетелась в разные стороны.

Это было похоже на замедленную съемку взрыва.

Кроме холодильника-самобранца, в доме имелась форточка-аннигилятор.

Я перестала пинать Чудовище и обмякла.

— Ладно, — мрачно сказала я. — Ставь меня на место. Кыса все поняла, кыса не будет сигать в форточку. — Еще одна надежда рухнула, и я пожаловалась: — Все плохо.

Чудовище осторожно перенес меня на комод, поставил, потом пригладил взъерошенную шерстку на спине и боках.

— Пыш-пыш! — сказал он и резко развел руками в разные стороны, изображая, видимо, как я разлетаюсь на атомы. — Кыса пыш-пыш! Пыш-ш… пыш-ш… — забормотал он, замедляясь, и вдруг выпалил: — Плохо! Плохо-плохо-плохо!

Чудовище осекся и уставился на меня испуганно-радостными глазами.

А я — на него.

— Кыса… плохо… пыш-пыш… плохо… плохо… — снова забормотал Чудовище, словно бы пробуя новое слово на вкус.

Неужели он меня услышал?

Я торопливо протранслировала:

— Хорошо! Все хорошо! Хо-ро-шо!

— Плохо, — сказал Чудовище. — Пыш-пыш.

Ничего из того, что я попыталась ему передать, он не произнес, а только твердил как заведенный «пыш-пыш», «кыса» и «плохо-плохо».

Так продолжалось несколько дней. От беспрерывного однообразного бормотания у меня слегка жужжало в голове, и я даже с некоторым предвкушением укладывалась на ночь на груди Чудовища, чтобы отключиться и отправиться на очередное свидание с черной степью.

Там у меня дела шли хорошо. Интуиция ощутимо развилась, разрозненные обрывки находились гораздо быстрее, и красные нити становились всё длиннее. Если раньше я бессистемно бродила среди черных зарослей, то теперь вдруг начинала явственно осознавать: если сейчас сверну налево, то через несколько метров найду тлеющий клубочек, свяжу найденную нить с той, что у меня в руках, и будет мне счастье.

Связанные нити я теперь укладывала на земле в определенном направлении, повинуясь необъяснимому внутреннему чутью. Казалось, если подняться над степью подобно парящей птице, вскоре можно будет увидеть контуры узора, который я восстанавливаю из обрывков.

Как-то раз, после ужина, мы сидели на крыльце, как делали всегда, когда приходило магическое сияние. Не полюбить экзотическую красоту адских небес было невозможно. Темнота теперь наступала раньше, стало заметно прохладнее, но двор неплохо освещался цветными сполохами с неба, и воздух все еще был по-летнему мягок.

Обстановка сложилась семейно-идиллическая. Чудовище предавался любимому занятию — держал перед собой развернутый газетный лист, разглядывал фотографии спортсменов и периодически прикладывался к банке с пивом, а я, возведя глаза к небу, любовалась звездными завихрениями и размышляла о сущности этого места. Тюрьма? Заповедник? Палата номер шесть? Случайная ловушка без цели и смысла?

— Кыса! — заговорил Чудовище, радостно скалясь со своей высоты. — Плохо!

Ой, нет, подумала я, только не это. Только не «пыш-пыш».

Я отвернулась.

Но Чудовище настойчиво тряс газетой и заманчивым шуршанием все же привлек мое внимание — любой шорох был раздражителем, против которого кошачья сущность не могла устоять.