Книга Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн

Августа 12-го прибыл, наконец, губернатор в Петропавловск, быв сопровождаем своим адъютантом, младшим его братом, капитаном Федоровым и шестьюдесятью солдатами, которых взял губернатор с собою по требованию Резанова[59]. Чрез восемь дней по прибытии его утверждено было продолжение нашего путешествия. Губернатор оставался в Петропавловске до самого нашего отхода, для вспомоществования нам во всем нужном. В полной мере чувствовали мы деятельное присутствие сего достойного начальника.

В свите посланника последовала, между тем, некоторая перемена. Поручик гвардии его и. в. граф Толстой, врач посольства, доктор Бринкин[60] и живописец Курляндцев оставили корабль и отправились в Санкт-Петербург сухим путем. Приняты вновь кавалерами посольства капитан камчатского гарнизонного батальона, Федоров, и брат губернатора, поручик Кошелев. Господин посланник, не имев с собою почетной стражи, выбрал из прибывших с губернатором шестидесяти солдат восемь человек с тем, чтобы, по возвращении из Японии, оставить оных опять в Камчатке. Причем положено было также, чтобы японца Киселева, долженствовавшего быть толмачом в Японии, не брать с собою потому, что он не заслуживал того своим поведением и ненавидим был его соотечественниками; сверх сего, думал посланник, что он, яко принявший христианскую веру, о чем японцы узнали бы в первый день нашего прихода, может подать им повод к негодованию. Дикий француз, увезенный нечаянно на корабле нашем при отбытии от острова Нукагивы, остался также в Камчатке.

Мне хотелось, с согласия доктора, оставить здесь корабельного нашего слесаря, потому что состояние его здоровья казалось весьма ненадежным. Во все время плавания нашего был он здоров, но здесь открылось в нем начало чахотки, усилившейся более от собственного его невоздержания. Перед отходом нашим в Японию он несколько поправился, однако, я все опасался, что он невоздержанием своим подвергнет себя более опасности, наипаче же потому, что в Японии не можно будет иметь надлежащего за ним присмотра. По сим причинам и вознамерился я отправить его в Санкт-Петербург сухим путем, но он изъявил, что хочет лучше умереть, оставаясь со своими товарищами, нежели отправленным быть сухим путем, причем клятвенно уверял меня, что всемерно будет воздерживаться от горячих напитков. Убежден быв сим образом, решился я, наконец, взять его с собою, в чем и мало не раскаивался, потому что он не только воздержанием сохранил себя на обратном пути нашем, но и возвратился совершенно здоровым.

Августа 29-го корабль наш совсем был готов к отходу. 30-го вышли мы из гавани Св. Петра и Павла и легли на якорь в губе Авачинской, в полумиле от устья речки, где наливались водою, находившейся от нас на OSO. На следующий день обедал у нас на корабле губернатор с офицерами здешнего гарнизона. Мы приняли его со всеми почестями, принадлежащими его особе. Исполнение таковой обязанности было для нас тем приятнее, что он на самом деле уверил нас в отличных своих достоинствах и приобрел право на совершенную нашу признательность и уважение.

До 7 сентября продолжалась беспрерывная, туманная погода, а иногда и дождь при S, SO и O ветрах, бывших столь переменными, что часто в один час дул ветер от всех румбов между S и O. Сколь ни неприятно было для нас таковое обстоятельство, однако, сие вознаградилось после тем, что мы дождались привоза нужной провизии из Нижнекамчатска, куда отправлены были губернатором сержант и два казака с шестью лошадьми для взятия там его собственного зимнего запаса и доставления нам оного. Мы обязаны ему за сие тем более, что он пожертвовал для нас такими своими жизненными потребностями, коих не мог достать, как разве в малом количестве и притом худой доброты. Сверх того, приказал он пригнать из Верхнекамчатска для нашего продовольствия трех казенных и двух собственных быков, которые здесь чрезвычайно дороги[61]. Если представить себе при сем, что Верхнекамчатск отстоит от Петропавловска на 400, Нижнекамчатск же на 700 верст и что сей путь не может быть совершен менее, как в три недели, то подлинно надо удивляться готовности к оказанию услуг сего благомыслящего начальника.

Невзирая на то, что я объявил ему непременное свое намерение весьма скоро отправиться в море, просил его не утруждать напрасно своих служителей посылкою их за разными обещанными им съестными припасами в Нижнекамчатск, откуда никаким образом не можно было им поспеть к нашему отходу, он не отложил своего намерения, уповая, что ветер нас задержит и через то он успеет оказать нам свои услуги, в чем он и не обманулся. Продолжительные южные ветры подали случай к исполнению его благоусердного намерения, коему много также способствовало чрезвычайное усердие и особенная расторопность сержанта Семенова, прибывшего через 17 дней с конвоем. Ни один корабль прежде нас не выходил из здешнего порта с таким хорошим и достаточным запасом; почему и намерен я упомянуть здесь о главных вещах, нам доставленных, по коим судить можно, чем Камчатка в состоянии снабдить мореплавателей.

Мы получили в Петропавловском порте семь живых быков[62], знатное количество соленой и сушеной рыбы отменного рода, которую в одном только Нижнекамчатске достать можно[63], множество огородных овощей из Верхнекамчатска; несколько бочек соленой рыбы для служителей и три большие бочки чесноку дикого, называемого в Камчатке черемша, который, может быть, есть лучшее противоцынготное средство, могущее преимущественно служить заменою кислой капусты. Наливка на дикий чеснок, которую в продолжение целого месяца ежедневно возобновлять можно, доставляет здоровый и довольно вкусный напиток.

Сверх сего, запаслись мы и свежим хлебом на десять дней для всех служителей. Мы получили даже для стола нашего несколько и роскошной пищи, как-то: соленой оленины, соленой дичи, аргали или горских баранов, соленых диких гусей и пр. Всем сим одолжены мы единственно господину губернатору, приведшему, так сказать, в движение всю Камчатку для вспомоществования нашего. До прибытия его в Петропавловск могли мы получать одну только рыбу.