Книга Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постоянное скрытое раздражение, существовавшее между Италией и Австрией и вызывавшееся претензиями итальянских ирредентистов на Триест и Триеит, а также соперничество между Австрией и Италией на Балканах снова обострились вследствие издания Австрией закона, по которому лицам, родившимся в Италии, запрещалось занимать муниципальные должности в Триесте. Даже Германия, по мнению австрийцев, проявляла раздражающее невнимание к интересам своего союзника на Балканах и к тем опасностям, с которыми там сталкивалась Австрия. Для того чтобы заставить Германию уважать Австрию как ценного союзника, рекомендовалось усвоить более энергичную политику и показать, что Австрия способна действовать решительно и что она действительно является положительной, а не отрицательной величиной в Тройственном союзе.
Таким образом, еще до Сараева многие государственные деятели в Вене считали, что надо что-то предпринять для того, чтобы монархия Габсбургов не разлетелась вдребезги от внутренней слабости и нерешительности или от жестоких ударов, которые ей могли нанести в недалеком будущем ее враги. Известие об убийстве эрцгерцога чрезвычайно усилило это настроение. Считали, что если Австрия не будет активно реагировать на удар, нанесенный ее династии, и не примет решительных мер для того, чтобы положить конец великосербской опасности, ее престиж на Балканах и в Европе будет утрачен навсегда, ибо тогда может укрепиться мнение, усиленно распространяемое сербами, что Австрия подтачивается изнутри и что она скоро подвергнется разделу подобно Турции и для нее окажется место только в «историческом музее».
В Вене считали, что ее противники будут теперь еще более склонны игнорировать ее интересы и даже напасть на нее и что поэтому нужно показать, что у нее достаточно жизненных сил для восстановления своего престижа и для того, чтобы укрепить свои позиции. Лучше всего рекомендовалось сделать это немедленно: в дальнейшем положение может только ухудшиться, так как Россия закончит свои вооружения, а националистические вожделения еще больше усилятся. Указывали, что существование Австрии как великой державы поставлено на карту.
Начальник австрийского Генерального штаба и глава военной партии в Вене Конрад фон Хетцендорф впоследствии писал:
«Две возможности резко противостояли друг другу: либо сохранение Австро-Венгрии в виде конгломерата различных национальностей, которые сплотятся в одно целое по отношению к внешнему миру и будут сообща строить свое благополучие под управлением общего монарха, либо образование отдельных и независимых государств, которые захватят австро-венгерские территории, заселенные представителями их наций, и таким образом разрушат монархию.
Конфликт этих двух взаимно исключающих возможностей давно уже предвиделся раньше и теперь благодаря действиям Сербия обострился. Нельзя было дальше откладывать решение.
Вследствие этого, а не из мести за убийство Австро-Венгрия должна была обнажить меч против Сербии…
Австро-Венгрия не могла больше сохранять холодное безразличие, спокойно выносить эти провокации и проявлять христианское смирение, которое велит, если вас ударили по одной щеке, подставить другую. Дело не в рыцарской дуэли с «бедной маленькой» Сербией, как она любила себя называть, и не в наказании за убийство. Здесь прежде всего стоял практически чрезвычайно важный вопрос о престиже великой державы, и притом великой державы, которая своим постоянным терпением и уступчивостью (в этом была ее ошибка) создавала впечатление бессилия и делала своих внутренних и внешних врагов все более агрессивными, вследствие чего они все стали настойчивее добиваться разрушения старой империи.
Новая уступка, особенно теперь, после насильственного акта, совершенного Сербией, дала бы волю всем стремлениям, которые уже подтачивали здание империи, – южнославянской, чешской, русофильской и румынской пропаганде и итальянскому ирредентизму…
Сараевское убийство разрушило карточный домик, сооруженный дипломатией, в котором Австро-Венгрия считала себя в безопасности. Монархию схватили за горло, и ей приходилось выбирать между возможностью быть задушенной или попыткой сделать последние усилия, для того чтобы предотвратить свою гибель».
Поэтому Конрад, убежденный, что Австрия в интересах самосохранения должна воевать с Сербией, добивался у Берхтольда согласия на немедленную мобилизацию против Сербии. Но Берхтольд сказал, что это встречает затруднения: нужно подготовить общественное мнение, необходимо сначала найти основания для войны, почерпнув их из следствия, производимого в Сараеве; Франц-Иосиф не соглашается на немедленное выступление, а венгерский министр-президент граф Стефан Тисса вообще против всякой войны с Сербией, так как опасается, что Россия нападет на Австрию и что Германия и Румыния не окажут ей помощи. Конрад был вынужден признать, что действительно рискованно начинать войну с Сербией, пока нет уверенности, что Германия будет защищать австрийский тыл от нападения со стороны России.
Однако Берхтольд подобно Конраду пришел к убеждению в необходимости локализованной воины с Сербией. В течение следующих дней он старался набросать план помощи, которую должна была оказать Германия, сконструировать обвинение против Сербии и преодолеть два основных внутренних препятствия, мешавших немедленной локализованной войне с Сербией, – нерешительность Франца-Иосифа и оппозицию со стороны графа Тиссы.
Когда произошло сараевское убийство, император Франц-Иосиф еще не вполне оправился от болезни, которой страдал всю зиму и которая, как многие предполагали, могла иметь роковые последствия для престарелого монарха. Все войны, которые он вел в прошлом, кончались поражением, а иногда утратой части территории или же тем и другим. Он не был в большом восторге от Конрада как начальника Генерального штаба и далеко не оптимистически расценивал те реформы, которые тот произвел в австрийской армии. Не подлежит сомнению, что он хотел мирно закончить свою жизнь. Но теперь, под влиянием сообщений о панславянских интригах Гартвига в Белграде и о великосербской пропаганде, а также под воздействием последней трагедии, постигшей его семью, он стал опасаться, что отношения с Сербией сделаются в конце концов нетерпимыми.
«Я очень мрачно смотрю на будущее, – сказал он германскому послу 26 июля, – особенно меня беспокоит пробная мобилизация в России, намеченная на осень, как раз в то время, когда мы сменяем у себя контингенты новобранцев. Гартвиг – полный хозяин в Белграде, и Пашич ничего не делает, не посоветовавшись с ним».
«Все, с кем я связан, умирают», – с грустью сказал он по поводу внезапной смерти начальника итальянского Генерального штаба генерала Поллио, который был одним из немногих верных сторонников Тройственного союза в Италии.
Однако при всем своем унынии и пессимизме Франц-Иосиф, очевидно, не ожидал в ближайшем будущем даже локализованной войны с Сербией, ибо он говорил о своих планах на лето и о предстоящей охоте на оленей.
Три дня спустя, 5 июля, когда Конрад настаивал на мобилизации, Франц-Иосиф отказался дать на нее разрешение. «Нет, это невозможно», – сказал он и указал на опасность нападения со стороны России и на неуверенность в помощи Германии. Перед свиданием в Конопиште он просил Франца-Фердинанда добиться от императора Вильгельма безоговорочного заявления, что Австрия может рассчитывать на Германию. Но Вильгельм II не пожелал связать себя таким обещанием. 7 июля Франц-Иосиф отправился на летний отдых в Ишль, не пожелав принять никакого решения, которое могло бы повлечь за собой войну. Некоторые чрезвычайно важные документы, которые Берхтольд представил ему в течение следующих дней, подписаны дрожащей его рукой. Подпись, сделанная карандашом, означает, что он читал эти бумаги; но на них нет уже тех проницательных пометок, какие он делал на докладах в прежние годы, когда был еще полон сил. Вполне возможно, что престарелый монарх уже не вполне уяснял себе последствия той политики, которую стремился теперь проводить Берхтольд. У нас нет удовлетворительного изложения тех бесед, которые происходили между ним и его министром иностранных дел. Но, по-видимому, Берхтольд без большого труда добивался одобрения предлагаемых им мероприятий. Сладить с Тиссой было труднее.
