Книга Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти факты широко известны, но мало кто интересовался тем, кем были эти грузины… И я никогда не подумал бы о хевсурах, если бы не статья, случайно обнаруженная в газете «Кавказ» (№ 24 за 1851 г.)
«Собираясь в дело, хевсур весь замыкается в железо. На голову надевает чичкани (шишак с сеткой, покрывающей шею), рубаху плетеную из железной проволоки, рукавицы, прямые палаши и дашна – короткая сабля, употребляемая вместо кинжала. Замечательно, что все щиты и прямые палаши имеют надписи: Genua, Souvenir, Vivat, Stephan Batory, Vivat Husar и проч.»
Итак: Виват Стефану Баторию и его гусарам-хевсурам!
А ведь все могло произойти именно так… Если бы состоялся этот Крестовый поход, язычники-хевсуры под предводительством Батория могли стать новыми крестоносцами, идущими войной на неверных, чтобы приумножить славу Господню и папскую казну!
«В самом западном углу западного фронта массива Чаухи находятся главные источники Черной Арагвы. В области истоков этой реки существуют только редко посещаемые, узкие тропинки горных охотников, нередко совсем прерываемые шиферными осыпями; тропы эти ведут на восток, мимо Чаухи, в землю Хевсуров…»
Среди всех горных растений альпинисты больше всего ненавидят чай. Нет, не засушенные, измельченные листья, которые нужно заливать кипятком, а дикорастущую скользкую поросль под ногами. Никогда не знаешь, что под нею: грунт или камень, и хорошо ли держится этот камень, или это просто поросший мхом мелкий валун, который покатится вниз, стоит лишь наступить.
Сейчас они как раз вышли к зарослям чая.
Компания эта не была похожа на группу альпинистов.
Только один из них, шедший впереди, был одет в горные ботинки. Идущий следом был в обычных кроссовках, а третий, замыкавший группу, – в открытых сандалиях на босу ногу. Все трое несли рюкзаки, но только у двоих были альпенштоки, эти специальные палки для ходьбы в горах. Причем вместо двух, как положено, у этих двоих в руках было только по одной.
Замыкающий шел вообще без палок, то и дело хватаясь руками за одиноко лежащие валуны.
«Знаешь, что мне было сейчас приятней всего? – спросил второй у шедшего следом. – Приятней всего мне было бы сейчас увидеть коровье дерьмо… Точно знаешь, что если корова дошла сюда, то и человек доберется».
Но там, где они шли, не было коровьего помета.
Там вообще ничего не было, кроме мелкой, крошащейся гальки. Впереди же, по всему склону – заросли горного чая.
Видел бы их сейчас старик Хута!
«Я маму их… этих альпинистов. Ты посмотри, как они идут!» – вот что он сказал бы. Он всегда говорил нечто подобное, когда наблюдал вопиющее несоответствие внешнего и внутреннего; несуразность и возникающую от этого комичность ситуации и оказавшегося в ней человека, который по незнанию или из-за бахвальства сам выставил себя идиотом, и теперь шагает вперед с гордо поднятой головой.
Полюбуйтесь: девушка в мини-юбке с кривыми ногами. А вот альпинист с огромным рюкзаком, но без веревок и альпенштоков.
Посмотри на него, как он идет, почти на четвереньках, как доисторические люди, но зато с огромным, современным рюкзаком, со встроенной заводской железной рамой и десятками креплений для ледорубов, веревок, мало ли чего… Рюкзак, похожий на деталь скафандра, но совершенно бесполезный сейчас, когда у них не было самого главного – веревок для страховки.
«Маму его», – пробурчал бы Хута, увидев дорогой, модный рюкзак. Такого снаряжения не знали в те времена, когда он сам, Хута Хергиани, поднимался на Эверест.
«Первый грузинский альпинист, участвовавший в восхождении на Эверест», – вот что нужно сказать о нем, чтобы не разглагольствовать много.
«Вы устали, батоно Хута?» – спрашивали у него в конце какого-нибудь трудного дня в горах, или в третьем часу утра на исходе особенно изматывающего застолья, когда все уже валятся с ног, а он, старый седой Хута, сидит, покачиваясь, стараясь не терять нить разговора и медленно попивая из своего стакана махшви – сванского старейшины.
«Может, вы не выспались? Вам нужно отдохнуть?» – спросит кто-то из гостей, сам собираясь выйти из-за стола, но не решаясь без позволения махшви.
А тот сидит как ни в чем не бывало, со спокойной улыбкой очень усталого, но и очень сильного человека:
«Не выспался?.. Да я после Эвереста до сих пор никак не высплюсь», – улыбается он.
И все улыбаются, вторя ему, и кивают головами.
И Хута начинает вспоминать восхождение в 1982-м, и уже никто никуда не спешит, и его жена подает на стол только что испеченные кубдари – сванские пироги с мясом, приправленные множеством специй и горных трав.
Тем временем там, в горах, спуск становился круче, и если шедшие впереди все еще могли идти на двух ногах, помогая себе палками, то последнему не оставалось ничего другого, как скользить, подобно серферу, по осыпающемуся грунту.
«Куда идут эти клоуны?.. Маму их», – теперь уже с грустью сказал бы старый альпинист, потому что увидел бы то, что они еще не могли видеть: внизу, метрах в ста, начинались отвесные скалы.
«Коровье дерьмо… Больше всего я хотел бы увидеть коровье дерьмо», – бормотал себе под нос один.
Не было ни намека на тропу. Они пропустили ее? Начали спуск слишком рано или слишком поздно?
«Если мы дойдем вон до того ледника, – сказал, видимо, проводник, – останется пройти пять километров, чтобы добраться до озер Абуделаури… Там и поставим палатку».
Он не успел закончить фразу, потому что тот, кто шел впереди, остановился, присел на корточки, а потом осторожно попятился назад.
Двое других замерли, следя за ним.
«Ручей этот!..» – выкрикнул он. Голос человека звучал так, как будто он запыхался, хотя никуда не бежал.
Прежде чем закончить фразу, остановился, чтобы перевести дух. «Короче, там сразу обрыв! Дальше дороги нет!»
Шедший вторым кое-как подполз к краю уступа и выглянул вниз. Оттуда был виден ледник, который и был их ориентиром. Но сразу же под ними начинался отвесный скалистый обрыв. С двадцатиметровой высоты вниз падали воды ручья, русло которого только что казалось надежным спуском.
С двадцатиметровой высоты вниз падали воды ручья, русло которого только что казалось надежным спуском.
«Хорошо, что мы не пошли так, как я предлагал вначале!.. По ручью», – задумчиво сказал тот, кто шел первым.
Проводник не сказал ничего. Его лицо не выражало никаких эмоций – ни разочарования, ни удивления, ни злости.
Если бы только они были внимательнее, они бы заметили. Но они могли лишь смотреть себе под ноги и материться, стиснув зубы, видя, как мелкие камушки выскальзывают из-под ног, а холмики, казавшиеся надежной опорой, шурша, осыпаются при малейшем прикосновении; осыпаются, как трухлявая старая тряпка, которую берешь в руки и вдруг, почувствовав ветхость, с отвращением отбрасываешь. Ведь то, что ты отбрасываешь, – даже не ткань, а теряющая очертания, рыхлая, изъеденная молью ветошь…
