Книга Россия Путина - Иван Бло

В восприятии Бердяева история человечества носит исключительно трагический характер: «Индивидуальность, личность человеческая не дана изначально в природном и историческом мире, она в потенциальном состоянии дремлет в хаотической тьме, в зверином равенстве и освобождается, поднимается и развивается лишь путем трагической истории, путем жертв и борьбы, через величайшие неравенства и разделения, через государства и культуры с их иерархическим строем и принудительной дисциплиной».

По Бердяеву, в основе государства лежит культ героя. Государство стремится иметь национальный характер, отличаться от других, а слава пленяет народ более, чем мещанское спокойствие и довольство. Происхождение государства не имеет узкоутилитарного характера, оно связано с религией и высокой миссией. То отожествление государства с обществом, которое утверждается теорией общественного договора и народного суверенитета, ведет к совершенному деспотизму. «Поистине, государство менее деспотично, чем общество, возомнившее себя государством» (Н.Бердяев). Всякое начало может обращаться в свою противоположность, и государство, конечно, может перерождаться и служить цели, противоположной исконному назначению. Вот почему Бердяев считает, что недопустимо обожествление государства. Именно христианство ограничивает государство и утверждает права человека. И потому, когда люди с помощью революции хотят освободить человека и утвердить его право, они создают новую и более страшную тиранию – самодержавие общества и народа. Недопустимо обожествление государства, но в самом государстве есть божественное начало, аристократический гуманизм, лежащий в основе государств и империй. «Но есть другой, расслабляющий демократический гуманизм, который ведет к разложению и крушению государств и империй, который враждебен всякой исторической силе и всякому историческому величию. Он не хочет допустить жертв человеческими личностями и человеческими жизнями, так как не может оправдать этих жертв», исходя исключительно из соображений утилитарности в краткосрочной перспективе. Бердяев полагает, что свобода и независимость человека требуют того, чтобы в основу государства была положена не только любовь, но и принуждение и право. По его мнению, монизм в общественной жизни, исключительное преобладание лишь одного начала всегда ведет к тирании. «Наибольшую свободу и многообразие дает совмещение множественных начал, взаимодействующих друг с другом, внутренне подчиненных духовному центру»(Н. Бердяев).

Что касается нации, это живая историческая реальность. Бердяев упрекает интернационалистов в том, что они не принимают во внимание облик наций. Он отмечает, что братство народов предполагает существование народов точно так же, как братство людей предполагает существование людей и человеческих личностей во всем их разнообразии. Для социалистов же «ничего не существует, кроме абстрактных экономических и социологических категорий, вносящих великую рознь в человечество». По мнению Бердяева, принадлежность к определенной нации связана с судьбой. Животным не ведомо, что такое нация.

Бердяев провидчески описывает, что собой представляет патриотизм в новой России: «Нация имеет онтологическое ядро. Национальное бытие побеждает время. Дух нации противится пожиранию прошлого настоящим и будущим. Нация всегда стремится к нетленности, к победе над смертью, она не может допустить исключительного торжества будущего над прошлым. Вот почему в национальном бытии и национальном сознании есть религиозная основа, религиозная глубина. Религия есть установление связи и родства, (…), и в родине прежде всего обретает человек эту связь. (…) Национальное сознание консервативно не потому, что оно враждебно творчеству, а потому, что оно охраняет подлинную жизнь, цельную жизнь от смертоносных истреблений грядущего». Он считает, что наши деды и отцы, наши предки столь же живы, как и мы сами, как и грядущие потомки наши. «Жизнь нации, национальная жизнь есть неразрывная связь с предками и почитание их заветов. В национальном всегда есть традиционное. И поскольку революционизм ваш разрывает связь времен, уничтожает память о прошлом, о предках, он глубоко антинационален.» Согласно Бердяеву, революционный дух – это дух истребления, а не воскресения, и революция не признает надгробных памятников.

Бердяев обличает интернационализм буржуазных космополитов и революционеров, деморализующий человечество. У интернационализма нет ничего общего с чувством вселенского начала, свойственным Церкви и служащим барьером на пути чрезмерного национализма. Бердяев считает, что «в национальности жизнь противится смерти, которой интернационализм угрожает всем народам. Всякая нация по здоровому инстинкту своему стремится к максимуму силы и цветения, к раскрытию себя в истории. Это – творческая сторона национализма, и ей интернационализм так же враждебен, как и сохраняющей и воскрешающей его стороне. Интернационализм хотел бы остановить рост силы народов, хотел бы сорвать их цвет. Он хотел бы направить жизненное движение народов в сторону, в пустые, промежуточные пространства, в страшные абстракции грядущего. Он хотел бы угасить волю наций к бытию, к историческому восхождению. (…) Революционный интернационализм истребляет прошлое наций и не хочет допустить их до собственного их будущего. Он повергает их в иное будущее, страшное своей пустотой, своей отвлеченностью». Бердяев выступает как консерватор, стремящийся предотвратить возврат к хаосу, порождаемому высвобождением рептильных инстинктов, подстегиваемых дискурсивным разумом. По его мнению, консерватизм позволяет сохранить социальный космос (социальный порядок), сформированный многими поколениями. Что касается демократии, она должна опираться на нравственную и духовную культуру, без которой она теряет свою жизнеспособность.

Отдельную главу в книге «Философия неравенства» Бердяев посвящает социализму. Однако некоторые ее пассажи могли бы быть отнесены к современному исламизму. Он вспоминает Иоанна Лейденского, возжелавшего в годы Реформации создать Царство Христово на земле и основать Небесный Иерусалим, подобно тому, как в наши дни исламисты хотят установить на нашей земле царство их Бога. Бердяев с удивительной прозорливостью пишет, что «тот ад, который явил этот Небесный Иерусалим, то насилие, кровь и злобу, которыми он сопровождался, должны были бы заставить призадуматься всех религиозно чутких людей. (…) Опыты создания Царства Христова на земле, в ветхой природе, без преображения человека и преображения мира, всегда были и всегда будут созданием земного ада, а не земного рая, страшной тиранией, истребляющей человеческую природу без остатка». Сегодня такие же слова могли бы быть сказаны в отношении террористического исламизма. Дух апокалиптики, в противоположность духу пророчества, имеет антихристианскую природу и ведет к социализму: «Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов», – поется в «Интернационале». По мнению Бердяева, социализм, претендующий на высокие моральные ценности, в сущности своей глубоко аморален, так как «ложь лежит в самой основе нравственного пафоса социализма. Ложь эта соблазняет сентиментальных людей. (…) Нравственный пафос социализма есть смесь ложной чувствительности и аффектированной сострадательности с жестокостью и злобной мстительностью. Сентиментальность часто ведет к жестокости. Это – закон душевной жизни. Социализм, по нравственному своему складу, есть сентиментальная жестокость и жестокая сентиментальность. (…) она-то и грозит превратить жизнь человеческую в ад. Объективная, научная, интеллектуальная сторона социализма более нейтральна и невинна». Именно нравственный фанатизм социалистов (как и исламистов) представляет наибольшую опасность, так как он влечет за собой гибель людей.