Книга Храм - Стивен Спендер

Пол сходил на вокзал и купил билет на ночной поезд. Купил он и довольно сложной конструкции туристский нож с шестью лезвиями — прощальный подарок Генриху. Потом он вновь вернулся в гостиницу к Генриху и Иоахиму. Они возбужденно смеялись. Они шокировали персонал гостиницы и некоторых постояльцев тем, что ходили в шортах и рубашках с расстегнутым воротом. Иоахим уже переоделся для прогулки по городу. Генриху он дал поносить костюм. Костюм был ему почти смехотворно велик, но вполне подходил Полу для того, чтобы вообразить, сколь неузнаваемо изменился бы Генрих в городском костюме — как деревенский житель в своем праздничном наряде. И, как юный провинциал, он зачесал волосы назад, смазав их бриллиантином.

Пол вручил Генриху свой подарок. Генрих, казалось, обрадовался. Он сказал, что как только сможет позволить себе не посылать все заработанные деньги любимой маме, сразу же купит Полу подарок еще более дорогой. Они поужинали и выпили вина за приятное путешествие Пола и его благополучное возвращение в Англию. Иоахим с Генрихом проявляли по отношению к Полу такие нежные чувства, какие двое проявляют обычно по отношению к третьему, которого они любят, но чье присутствие напоминает им о том, что как только он удалится, они бросятся друг к другу в объятия. Поход, в который Иоахим намеревался отправиться с Полом, они готовы были продолжить без Пола. Они заверили Пола в том, что скоро все трое обязательно встретятся в Лондоне. Но он плохо представлял себе Иоахима с Генрихом в Лондоне.

На станцию они пошли втроем — Генрих побежал вперед, чтобы занять Полу хорошее место в поезде. Как только он оказался вне пределов слышимости, Иоахим сказал:

— Теперь ты веришь, что я его люблю?

Пол ответил, что, конечно же, верит.

Генрих крикнул, что нашел пустое купе. Прежде чем войти в купе, Пол на прощанье поцеловал их обоих. Поезд тронулся.

Большую часть пути до Кельна поезд шел берегом Рейна. Пол смотрел, как мелькают за окном, словно в запущенном задом наперед кинофильме, огни деревень, мимо которых они проходили и где иногда ночевали. Очень скоро и очень быстро поезд миновал Бинген. В Кельне Пол пересел на экспресс в Гамбург, где забрал свои вещи, заплатил за гостиницу и сел в поезд, согласованный с пароходным расписанием. Кругом уже были сплошные равнины. В купе он ехал один. Шторки он задергивать не стал. Он был зачарован ночью и огнями пакгаузов и станций, чьи отблески проносились изредка по потолку купе, а потом исчезали.

Стук колес возбуждал его так, что на фоне этого простейшего, изобиловавшего повторами ритма ему совершенно явственно слышались голоса Генриха и Иоахима, распевавших свои полуденные песни. Запомнились ему в основном мелодии, но была в одной глупой, сентиментальной песне одна глупая, сентиментальная строчка, которая безостановочно вертелась у него в голове: «Es war so wunder — wunderschön»[26].

Лондон и Оксфорд, куда, как ему было известно, он устремился, предвещали, казалось, невнятную серую пустоту, сплошной туман. Лето, которое он покидал, казалось больше, чем счастьем. Оно было откровением. В голове у него мелькнула мысль о том, что надо было лишиться рассудка, чтобы покинуть Иоахима и Генриха. Он должен был вечно бродить с ними по берегу Рейна. Теперь единственная цель его жизни — вернуться как можно скорее в Германию. Он запишет это в своем Дневнике.

Он задремал, вспоминая тропинки на берегу Рейна, которые они исходили, места, где они купались. Сама река превратилась в поток света, заливший землю и небо. Он увидел сверкающие круги пены, уносящиеся вверх от потока, тающие в пространстве. Солнце того лета, солнце! Солнце! Опьяненный солнцем, он погрузился в сон.

Часть вторая

Во тьму

1986

Лишь в ноябре 1932 года удалось Полу вернуться в Гамбург. К тому времени вышли две его книжки — стихов и рассказов. Стихи разошлись в количестве тысячи экземпляров, рассказы — двух тысяч. Стихи были встречены хорошо, рассказы — неважно. Он стал немного, но регулярно зарабатывать написанием рецензий, а иногда и статей, но лишь весной 1932 года у него возникла уверенность в том, что он будет постоянно получать четыре-пять фунтов в неделю. Это и позволило ему вновь съездить в Гамбург.

Его четыре-пять фунтов в неделю равнялись в переводе восьмидесяти-ста маркам. Плата за комнату, которую он снял в пансионе «Альстер», на берегу этого озера, неподалеку от торгового района города, составляла двадцать марок в неделю, включая утренний и дневной завтраки. Комплексный завтрак или обед в дешевом ресторанчике стоил одну марку; в ресторане получше — от полутора до двух марок.

1932

Пансион «Альстер» был настоящим муравейником — его многочисленные комнаты тянулись вдоль коридора, точно некий кишечник. В середине находилась контора, тускло освещавшаяся лампами с желтыми абажурами. Там имелись два вздувшихся, обитых ситцем дивана и пузатые кресла. На стенах висели акватинты в сепии с изображением нимф, сильфид, статуи Гермеса в окружении дам в свободных одеяниях, а также рыцарей в доспехах и Фридриха Великого. Висела и вставленная в рамку фотография громадной гранитной перечницы — статуи Бисмарка в Гамбургском парке. Зимой в этом помещении, отапливавшемся огромной чугунной печью, пахло, как внутри картонного ящика.

В комнате Пола имелись кровать, стул, стол, платяной шкаф (на который он водрузил свой чемодан) — сплошь из одной и той же мореной сосновой древесины с многочисленными сучками. Сосновый стол, состоявший из двух склеенных частей, напоминал Полу корабельную палубу, надраенную перед боем. Боем с пером, бумагой и пишущей машинкой.

Клаустрофобию у него вызывала не комната, а непогода за окном. Проникала она и в комнату — в виде потеков и пятен сырости на стенах и потолке.

Из его Дневника, ноябрь 1932 года:

Всю неделю после моего приезда идет дождь. Местность между Гамбургом и Балтикой равнинная, и поэтому город насквозь продувает сильный северный ветер. Нынче, в начале ноября, на улицах слышна канонада проливного дождя. Дождь колошматит по домам и просачивается сквозь стены, точно они не каменные или бетонные, а бумажные. Ветер скачет из стороны в сторону по широким улицам. Озеро рассечено на тысячи водяных столбов, которые вместе с направленными вниз шипами ливня и града смахивают на зубы, скрежещущие во рту земли и неба. Ветер представляется неким великаном, завладевшим городом, чьи обитатели успели сбежать. Звуки уличного движения превратились в шуршание.

Разумеется, отправляясь в Гамбург в ноябре, Пол и не ожидал, что город встретит его июльской погодой — но не мог он предвидеть и ничего похожего на свирепость этой долгой, темной северной зимы. Она настолько отличалась от того солнечного лета двадцать девятого года, что, вероятно, вследствие потрясения, у него больше недели не хватало духу вновь связать оборванные нити той жизни, которой он жил в то лето вместе со своими молодыми немецкими друзьями. Сочтя само собой разумеющимся то, что они будут в городе, он никого из них не известил письмом о своем приезде.