Книга Лапочччка, или Занятная история с неожиданным концом - Анна Нихаус

Отец как-то говорил ей: «Надень на человека униформу – и он начнет валять дурака». Действительно, почему все эти чиновники, паспортистки, люди в форме, сидящие в будках погранпостов и окошках отделений виз, совершенно не умеют себя вести? Или, точнее сказать, вести себя не хотят… Почему человек, получив маленький кусочек власти, будь то право выдавать какие-то справки или возможность ставить печати, позволяющие кому-либо проживать где-то или пользоваться чем-то, начинают этой властью наслаждаться? Почему таким людям нравится унижать, «строить по росту», повышать голос, выкрикивать оскорбления? Кто-то назвал этот феномен «синдромом вахтера». Вахтер – это не профессия. Ей не обучают в институтах и техникумах. Вахтер – это состояние души. Вахтеру мало платят. Возможно, у него не сложилась жизнь. А поэтому единственная радость в его бытие – это насладиться правом пропустить или не пропустить кого-то на контролируемую им территорию. Он – властелин ворот. Он может закрыть их перед самым носом непрошеного гостя, если тот не проявит должного уважения к нему. Он может долго разглядывать пропуск, сличая изображение на фотографии с внешностью посетителя, он может усомниться в разборчивости подписи и подозрительно покоситься на недостаточно отчетливый оттиск штампа. Он будет буравить вас глазами – злыми и острыми. Такие могут быть только у сказочного гоблина, заполучившего в свои лапки это вожделенное сокровище – власть.

В Аллочкиной памяти кружились тогда картинки с орущими униформированными тетками, а сама она неподвижно стояла на одном месте, уже в третий раз наблюдая, как ее чемодан снова исчезал в норе багажного отделения аэропорта, очертив очередную траекторию на уже опустевшей ленте транспортера. Она стояла как сомнамбула, а в ушах все еще звучал чиновничий крик и хохот. Как она пойдет теперь в российское посольство? Ленинградской прописки у нее уже нет, а ПМЖ еще нет – на консульский учет ее точно не возьмут. Аллочка чувствовала себя маленьким беззащитным насекомым, погибающим в этой вязкой паутине справок и печатей. Она чувствовала себя полным ничтожеством, жертвой административных ошибок. Чемодан приближался к ней уже в четвертый раз, и она наконец-то сняла его с транспортера. За ремнем, которым был перевязан чемодан, вдруг что-то блеснуло. Сверкающий предмет оказался маленькой монетой. Аллочка стала внимательно разглядывать его – это был американский цент. Откуда он взялся на рейсе Ленинград-Амстердам? Не иначе как материализовался… На монете был изображен мужской профиль и выгравированы слова «IN GOD WE TRUST» – «на Господа уповаем». Вот это да! Что это? Напоминание о том, что там наверху все в курсе ее проблем? Ну что ж, будем уповать. Аллочка уже не чувствовала себя жертвой и ничтожеством. В посольство она пошла уверенно. Охранник не хотел ее впускать – у нее не было консульского учета и нужных отметок в паспорте. «Да мне же в кассу, денежку заплатить», – бойко сказала Аллочка и к своему удивлению была пропущена в здание.

Стены внутренних помещений российского посольства были наполовину окрашены в болотно-зеленый цвет, наполовину обиты коричневой фанерой – словно кто-то нарочно решил создать здесь особо депрессивную атмосферу.

Внешний вид делопроизводителей, сидящих в окошках, корреспондировал с дизайном помещений – темные костюмы, строгие, сосредоточенные лица. Эти люди, сидящие за бронированным стеклом, очень внимательно смотрели на документы и почти не смотрели на стоящих перед ними посетителей. И посетители направляли свои взгляды куда-то в пол, или, в лучшем случае, на руки чиновников, принимающих бумаги. С каждой минутой пребывания здесь Аллочка чувствовала себя все менее уверенно, осознавая абсолютную бесполезность похода в посольство. На что она, собственно, надеется? Для подачи заявления отсутствует такое количество бумаг и печатей! У этой авантюры может быть только один финал – отказ.

Отстояв очередь в нужное окошко и положив в специальный лоток все трофеи, привезенные из поездки в Россию, Аллочка стала с волнением наблюдать за каждым движением рук посольской сотрудницы – поднять глаза она не решалась. Скорее всего, ей даже хотелось зажмуриться – сейчас ей откажут, сейчас на нее снова обрушится шквал издевок и ругани. Сейчас эти руки гневно швырнут неправильно оформленные документы обратно в лоток. Но руки очень спокойно двигались. Длинные пальцы поворачивали листок убытия, листали страницы внутреннего и заграничного паспортов. Аллочка не поверила своим глазам, когда эти руки сделали какие-то пометки в регистрационной карточке, а затем спокойно взяли пропитанную чернилами подушечку, промокнули в ней штамп о постановке на консульский учет и звонко хлопнули им по открытому Аллочкиному паспорту. Удивленная Аллочка оторвала глаза от рук, посмотрела на женщину, только что оформившую ее документы, и оцепенела… За окошком сидела та самая некерманновская красавица, которой она так часто любовалась в детстве. Алый шарф выглядывал из под черной блузы, алые губы обрамляли жемчужную улыбку. Медные волосы были распущены и буквально светились, наполняя весь этот серо-буро-коричневый мрак жизнеутверждающей энергией. Женщина как-то очень озорно подмигнула Аллочке и сказала: «Удачи тебе!». Потом она поднялась со стула и ушла. Ее место заняла другая женщина и унылым голосом произнесла: «Следующий!».

С тех пор Аллочка постоянно носила на своей шее свой новый талисман – обрамленную в золотую оправу монету. Она напоминала ей о произошедшем с ней однажды чуде. Как давно это было! Сейчас она снова стояла в аэропорту и ждала багаж, зажимая в руке заветный амулет. Потерю, которую она пережила в этом году, невозможно сравнить ни с какими проблемами. Ее отца больше нет. Уже более полугода. Он умер в ночь с восьмого на девятое марта – как раз в ту ночь, когда она так беззаботно отмечала женский день на квартире у Валечки. Почему трагедии происходят тогда, когда их совсем не ждешь? Да, отец лежал в больницах, но как раз тогда, в ее последний приезд, он чувствовал себя на редкость хорошо. Они собирались вместе выбирать свадебный подарок двоюродному брату, хотели пойти в Малый оперный театр. И вдруг его не стало. Аллочка прослезилась, вспомнив морг, похороны, прощание… Прошло полгода. Дочери покойного Глеба Николаевича предстояла очередная юридическая процедура – вступление в наследство. Аллочка не была уверена в правильности этого шага – ее отговаривала свекровь, ее отговаривал муж, все вокруг советовали бросить это дело. Совершать такую «Одиссею» из-за тридцати с небольшим квадратных метров было с их точки зрения, как минимум, неразумно. Однако Аллочка не привыкла сорить деньгами – она могла бы продать эту квартиру, или подарить двоюродному брату. К тому же эта жилая площадь представляла для нее не только материальную ценность – это была память о ее настоящем деде, которого она так недолго знала…

*****

Доктор Боровски был родом из Польши. Он учился в Москве и неплохо говорил по-русски. У него был умный, дружелюбный взгляд и певучий голос. Доктор говорил с сильным акцентом, но очень умело выделял интонацией важные слова. Гальке было понятно все, о чем он говорил. Ей объяснили, что после отхода вод скоро должны будут начаться роды и что ей неплохо бы сделать специальную анестезию. Это не будет общим наркозом – это эпидуральная анестезия – новый метод, позволяющий роженицам в полном сознании концентрироваться на родах. Доктор стал показывать ей картинки, изображающие позвоночник и тазовую область. Вот сюда, в спинной мозг, будет введен катетер, и по нему будет поступать местный наркоз. Анестезия необходима – Галина очень ослаблена, поэтому у нее просто не будет сил на борьбу с болевыми ощущениями. Вот бумаги с информацией о побочных действиях и возможных последствиях после этой процедуры. У него есть дубликаты на русском и турецком языках. Гальке нужно будет прочесть и подписать их. Он сделает в ее карточке нужные пометки и проинструктирует персонал. Доктор Боровски пожал ей руку и помог дойти до палаты. Галька попыталась заснуть. В половине третьего ночи она задремала, но тут же проснулась от резкой, незнакомой ей боли – НАЧАЛОСЬ.