Книга Вторая любовь всей моей жизни - Виктория Уолтерс

Я никогда раньше не думала об этом. В искусстве я всегда избегала риска. И всегда была хорошим – но не выдающимся – художником. Мне захотелось попробовать по-другому, противостоять своим страхам.

Я лишь надеялась, что смогу преодолеть этот барьер.

Женщина слева от меня – ее звали Пэм – согласно кивнула. В ее седых волосах была голубая лента.

– Я никогда не испытывала уверенности в рисовании. Моя семья считала, что никакого таланта у меня нет, поэтому я бросила рисовать, но теперь я на пенсии и… в общем, хочу избавиться от этого страха – что я никуда не гожусь.

– Вам просто стоит прислушаться к себе, Пэм. Нельзя чего-то достичь, делая то, что вам говорят другие, – произнес Дэн.

Признание Пэм, казалось, вдохновило Уильяма: он прокашлялся, и мы повернулись к нему.

– Я алкоголик. Раньше я думал, что алкоголь делает мои картины лучше, но он не давал мне чувствовать все те сложные вещи, которые могли бы меня вдохновить. Я понял, что это все ерунда. Мне хотелось, чтобы мне снова было что сказать. Вот уже два года я не пью, – он выглядел немного смущенным, но Дэн захлопал в ладоши, и мы все последовали его примеру.

Следующей говорила Джулия. Она была ближе всех ко мне по возрасту. У нее были красивые золотисто-каштановые волосы и улыбка, которой можно было осветить всю комнату – разумеется, если бы мы были в помещении.

– Будучи подростком, я родила девочку и отдала ее на удочерение. Я испытывала огромное давление со стороны своей семьи, а ее отец просто исчез. Рисовала я всегда, но вовсе не то, что действительно хотела; потому я и решила сюда приехать и раскрыть ту часть своей души, которая была закрыта столько лет. Сейчас я замужем, у меня семья, но, мне кажется, это все еще не дает мне покоя. Я так и не смогла ее отыскать, – она притронулась к своему сердцу. – Хотя она вот тут, – она провела рукой по глазам. Я сделала то же. Питер сжал ее руку. Он был в длинных шортах, хотя было морозно, и я восхитилась его стойкостью.

– Моя жена бросила меня в прошлом году, а для меня она была музой. Она всегда вдохновляла меня, и я почувствовал себя таким… опустошенным, когда ее не стало рядом. Казалось, я больше никогда не смогу рисовать, но потом во мне проснулась злость и большее вдохновение, чем я испытывал годами. Я хочу прочувствовать эту боль, обуздать ее и умело использовать. Наверное, мне нужно извлечь какую-то пользу из всего этого, – он был в некотором замешательстве из-за своей желчной речи. – Я хочу суметь простить нас обоих.

Я была поражена их мужеством и честностью. Они вдохновили меня. И вот, та девочка, которая терпеть не могла читать вслух настолько, что притворялась перед матерью больной вместо того, чтобы рискнуть ответить на уроке, рассказывает людям, которых никогда раньше не встречала, зачем она сюда приехала.

– Кое-кто, кому я доверяла, обидел меня, и я чувствую себя… преданной. Не знаю, как закрыть глаза на его ложь, но я очень хочу сделать это. Знаете, я чувствую, как будто внутри меня столько всего, что нужно выпустить наружу. Но раньше я никогда не рисовала то, что на самом деле чувствовала. Я боюсь, что, когда разберусь, что чувствую, мне это не понравится.

Я осознавала, насколько свежей была рана, нанесенная Робертом, но также понимала, что хочу найти способ пережить это.

– Это было замечательно, – произнес Дэн, улыбаясь всем присутствующим. – Вы решили, чем хотите заниматься, и в течение этого месяца мы будем это реализовывать.

Мы начали свой путь обратно к ферме, и я отстала от других, задумавшись над тем, получится ли у меня. Дэн коснулся моей руки.

– Просто перенеси все на бумагу, дорогая.

– Дорогая?

Он ухмыльнулся.

– Вижу, с тобой будет непросто. Ладно, думаю, нам всем не помешало бы перекусить в пабе, правда?

Перекус в пабе превратился в пьянку, затянувшуюся до самого вечера. Дэн уговорил меня выпить два бокала текилы, и я вдруг ощутила себя на верху блаженства. И все же я прекрасно понимала, что не хочу пьянеть, чтобы заглушить произошедшее; я хотела сделать то, ради чего нас всех привел сюда Дэн, – изобразить все на картине. И мне не хотелось ждать. Когда мы возвращались домой – а дело шло к полуночи, – я громко, и, скорее всего, заплетающимся языком, объявила, что собираюсь начать прямо сейчас. Сон для слабаков! Пошатываясь, я вошла в дом и постаралась сгрести все, что мне было нужно. Ударившись коленом о кофейный столик, я лишь захихикала.

Выйдя наружу, я подумала, что, наверное, стоило захватить пальто, но вспомнила, что пальто тоже для слабаков. Я отыскала отличное местечко на верхушке холма и взглянула оттуда на ферму и парковую зону за ней, освещаемые только лившимся с неба звездным и лунным светом. Отсутствие искусственного освещения было таким непривычным, почти жутким. Холмы были покрыты травой так далеко, насколько хватало взгляда, а за ними начинался лес с деревьями, которые, возможно, простояли здесь сотни лет. В целом пейзаж выглядел нетронутым, совсем не похожим на Толтинг, но по-своему прекрасным.

Через десять минут сидения на росистой траве я наконец раскрыла на коленях альбом и взяла в руки карандаш, несмотря на то что было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Дэн подошел ко мне и уселся рядом, а за ним по одному к нам присоединились остальные художники. Всем было не до сна.

– Я бы просто написала пейзаж, – шепотом – стояла такая тишина! – произнесла я. Я могла поклясться, что услышала вдалеке уханье совы.

Дэн откинулся назад, опершись на ладони.

– Вместо того чтобы нарисовать то, что ты видишь, подумай о том, о чем тебе это напоминает, что это говорит твоему сердцу, – ответил он так тихо, что я решила, что единственная услышала его слова. – Что бы ты сказала человеку, чтобы объяснить, какие чувства вызывает у тебя это место? Не говори – просто нарисуй. Картина – это визуальный рассказ. Ты стараешься, чтобы человек, глядя на картину, чувствовал то же, что ты, когда писала ее.

– А если ты не можешь понять, что чувствуешь?

– Дорогая, это ведь тоже чувство. Растерянность. Нерешительность. Противоречие. Все это можно изобразить на белом листе. Расскажи ему все, что у тебя на сердце.

Я кивнула, понимая, что он прав. Именно это я боялась сделать с тех самых пор, как впервые взяла в руки карандаш. Обнажить душу на холсте.

– Что, если мне не понравится то, что у меня в сердце? То, что я чувствую?

Дэн поразмыслил мгновение, а затем поднял глаза к мерцающим над нашими головами звездам. При мысли о том, чтобы изобразить свои чувства, у меня болезненно забилось сердце. Было бы так просто снова писать пейзажи, прячась от всех эмоций, кружащих, словно стая птиц, в самом далеком уголке моего сердца. Но действительно ли мне хотелось двигаться легким путем? После потери Лукаса я не могла рисовать: это казалось бессмысленным. Мне приходилось бороться с чем-то настолько опустошительным… Я не думала, что теперь смогла бы вернуться к прежнему. Да мне и не хотелось. Хотелось двигаться вперед. Похоже, разобраться со своими чувствами – единственный способ сделать это.