Книга Забудь меня такой - Евгения Кайдалова

Очнувшись, она облегченно перевела дух и, не открывая глаз, вернулась к обрывкам вчерашних мыслей: надо как можно скорее подыскать для Глафиры опекунов. Она приподнялась на локте, чтобы взглянуть на больную… и увидела, что голова старухи обмотана полотенцем, чтобы удержать на месте челюсть, а веки придавлены пятирублевыми монетами. В коридоре и ванной комнате слышались какие-то звуки: очевидно, Карим занавешивал там зеркала.

XXXIII

– Она не забыла взять с собой служанку, – сказал Карим, когда они сидели в похоронном автобусе, направляющемся в крематорий.

Майя непонимающе посмотрела на него.

– Я имею в виду Марию Сергеевну.

Майя продолжала не понимать.

– Ну, знаешь, как это было принято у скифов, да и у некоторых других народов: когда умирал знатный человек, вместе с ним убивали его слуг, жен, лошадей.

– Не надо! – тихо попросила Майя. – Я больше не могу.

Дальнейший путь они проделали в молчании. В крематории, когда для прощания с покойной подняли крышку гроба, Майя вдруг подумала о том, что Глафира отправляется в огненную геенну без единого цветка. И без единого поцелуя: и у нее самой, и у Карима вызывала содрогание одна мысль о том, что можно приложиться ко лбу умершей. Однако когда гроб стали переносить с каталки на постамент в центре зала, Майя заметила, что Карим что-то положил к обутым в строгие черные туфли ногам. Она перевела на него взгляд и увидела, что в ухе у Глафириного внука больше нет серьги с оранжевым гранатом. Ни единой вещи, которая напоминала бы о Глафире, на земле не оставалось. Гроб начал опускаться вниз, и вскоре над ним сомкнулся зеленый покров.

– Прощай! – еле слышно произнесла Майя.

Они медленно вышли на улицу. После всего пережитого обоим с трудом верилось в зелень июньской листвы, в запах липы, в солнечные блики. Оба не сговариваясь замерли на месте, словно заново привыкая к распахнувшейся для них жизни.

В эти минуты Майя заметила, что на другой стороне улицы кто-то пристально на них смотрит. Она подняла голову и дрогнула: это была та самая женщина… да, та самая женщина, лицо которой когда-то возникло перед ней как видение в доме Богородицы. Губы, распахнутые в веселой улыбке, светящиеся счастьем глаза, от лица так и веет беспечальной молодостью… С заколотившимся сердцем Майя сделала шаг ей навстречу, но женщина, светло улыбнувшись, исчезла за стволами деревьев.

– Кто это? – спросил Карим. – Ты ее знаешь?

– Все хорошо, – проникновенно, как молитву, прошептала Майя, – да, теперь все будет хорошо.

По возвращении домой оба не могли говорить ни о чем, кроме каких-то бытовых мелочей: новые билеты на поезд, новые сборы в дорогу. Лишь ближе к вечеру Майя завела разговор о том, что никак не оставляло ее в покое.

– Карим, я тут подумала: мне же надо подавать завещание в нотариальную контору… Ну, чтобы потом вступить в наследство…

– Да, и что?

– Мне только сейчас пришло в голову: твоя мама – она ведь тоже наследница. Я знаю, где лежит ее свидетельство о рождении. Она тоже должна претендовать…

Карим пожал плечами:

– Зачем столько сложностей? Квартиру ведь все равно потом придется продавать. А там уж, я надеюсь, мы договоримся, как поделить деньги.

Потрясенная, Майя подумала, что при этих словах Глафира должна перевернуться в гробу: там, где она пыталась взрастить ненависть и беду, выросла небывалая сплоченность душ. Что же касается продажи квартиры, то об этом она еще не задумывалась, но сейчас, услышав мнение Карима, поняла, что другого продолжения этой безумной истории, собственно, и не существует. Пусть кто угодно живет в тех стенах, где обитала старуха, только не они!

– Знаешь, я тут однажды нашла кое-что, что имеет отношение к твоим маме и дяде, – торопливо, чтобы унять волнение, заговорила она. – Мы должны обязательно взять это все с собой! Пойдем, я покажу.

Однако, открыв заветный ящик в шкафу, Майя потерпела фиаско. Коробка из-под документов была на своем месте, но на сей раз она оказалась пуста. Ошеломленная, Майя рассказывала Кариму обо всем, что ей тогда довелось обнаружить, и одновременно обыскивала все другие закутки, где могли храниться документы, но безрезультатно. Очевидно, Глафира как следует постаралась, чтобы память о ее детях исчезла вместе с ней.

– Не переживай, – сказал Карим, глядя на ее опечаленное лицо, – она права. Тем, кто был с ней как-то близок, лучше об этом не вспоминать.

Он поднялся на ноги.

– А посмотрите, что я нашел!

Оба с удивлением повернулись к стоящему в дверях Никите. За всеми событиями этого тягостного дня и Карим, и Майя как будто забыли о мальчике, а сейчас он вновь стоял перед ними и протягивал какой-то дряхлый, коричневатый от времени листок бумаги. Майя развернула его. Это было письмо, написанное, видимо, десятки лет назад, но так и не отправленное. Да и не законченное – внизу не было подписи.

– Откуда это? – спросила Майя.

– Да вот в коробке лежало.

Лежало в коробке… Но тогда, когда Майя перебирала здесь бумаги в первый раз, она не заметила никакого письма. Впрочем, женщина уже перестала удивляться происходящим невероятностям. Она начала читать, и Карим, встав бок о бок с ней, тоже принялся пробегать глазами строчки.

Дорогая доченька!

Мне очень непросто писать тебе это письмо. Я до сих пор не могу смириться с тем, что ты меня бросила, до сих пор надеюсь, что ты еще вернешься и у меня опять будет семья. Это ведь так страшно – потерять своих детей! Ничего страшнее нет на свете.

Стоит мне на улице услышать за спиной детский голос, как я останавливаюсь и не могу идти дальше – все кажется, что это вы меня зовете; стою и дрожу, а обернуться нельзя. Я чувствую детское тельце – твое или Петино – на сгибе своей левой руки, а правая так и тянется накрыть вас махровой простынкой. Я опускаю руки, а руки ждут, что вы вот-вот возьметесь за них своими варежками. Я сажусь на скамейку, закрываю лицо, чтобы не было видно слез, и мне так ясно кажется, что сейчас подбежит кто-то из вас, отведет мои ладони от мокрых глаз и спросит: «Мамочка, что с тобой? Кто-то тебя обидел?» И когда я прихожу в себя, то думаю: ну как со мною могло случиться то, что случилось? Как я могла потерять вас всех: и Леню, и Петю, и тебя? Где бы вы ни были, неужели вам лучше от того, что вы меня оставили? Но раз вас нет, то и меня уже почти нет: я подхожу к зеркалу и вижу, что вместо меня оттуда глядит какая-то старуха. И эту старуху больше некому любить.

Теперь, когда я осталась одна, меня одолела бессонница. Я просыпаюсь в четыре – в пять утра, встаю, брожу по квартире и мечтаю разбить голову о ее проклятые стены. Зачем она мне, если в ней нету вас? Есть только страшная память о Лене и Пете, а о тебе – ничего, точно ты никогда и не жила со мной рядом. А я и не знала, что ты забрала в Севастополь все свои вещи; верила, что ты меня оставляешь на время, что еще вернешься. А потом открыла твой шкаф и все поняла. Поняла, что вся моя жизнь осталась в прошлом.