Книга Молли Мун останавливает время - Джорджия Бинг

— А я — что тебя, — Молли понимала, что этот разговор причинит ей столько боли, сколько не причинял никакой другой в жизни. — Рокки, я всю жизнь хотела узнать, кто мои родители. А теперь рада, что не знаю. Рада, что я сирота, потому что иначе я не познакомилась бы с тобой. Ты всегда был самым лучшим другом, И еще ты самый лучший на свете певец. Твои песни чудесны. Их полюбили бы во всем мире, если бы… Рокки, как ты думаешь, на что похожа смерть?

— Я думаю, это вроде глубокого сна, но без сновидений. Глубокий сон, когда ты ни о и ничего не чувствуешь.

— Что, вечный сон?

— Вечность пролетит для тебя как одна секунда, потому что ты будешь спать.

— Как ты думаешь, когда-нибудь мы проснемся?

— Нет, вряд ли. Мне кажется, наши души по имени Молли и Рокки будут спать всегда, и мы даже не будем об этом знать. Но может быть, та энергия, которая высвобождается, когда мы умираем, наша энергия, у которой нет ни мыслей, ни чувств, — может быть, она переселится во что-нибудь другое. Как батарейка. Энергия, которая питала нашу жизнь, подождет, пока к ней не подключится кто-нибудь еще. Во что бы ты хотела вставить свою энергетическую батарейку, Молли?

— В щенков Петульки. Если они когда-нибудь у нее будут.

Рокки погладил руку подруги.

— Молли, не бойся умирать.

— Откуда ты все это знаешь?

— Просто верю в это, и всё, — ответил Рокки. — Это здравый смысл. Я никогда не был особенно религиозен. У всех религий классная музыка, что верно, то верно, и очень красивые храмы, но из-за религий люди слишком много сражаются. Обращайся хорошо со всеми людьми и животными вокруг тебя — вот и вся религия. Ты согласна?

— Как ты думаешь, мы хорошо обращались с людьми и животными? — спросила Молли.

— Мы не совершенны, но ты, Молли, очень добрая.

— Ты тоже… Но если все люди обязательно умирают и уходят в вечный сон, то какой смысл у жизни вообще?

— Это все равно что спрашивать, какой смысл у красивого заката или у великолепной музыки.

— Тогда скажи, какой смысл у них?

— А почему в них должен быть смысл?

— Может быть, какой-то смысл все-таки есть, — настаивала Молли. — Может, нам как раз предстоит найти этот смысл,

Молли дрожала всем телом и не могла с собой справиться. Она чувствовала, что ее силы иссякают, мир вырывается из рук, хочет ожить снова. Миллиарды людей и животных, букашек, растений и машин желают идти вперед, двигаться, жить. Молли представила себе, какая неподвижность царит сейчас во всем мире. Люди оцепенели посреди недорассказанной шутки — смех застыл у них на губах, но из горла не доносится ни звука. Кто-то дерется, и в воздухе замерли занесенные кулаки. В мире всегда где-то идет война. Остановились в воздухе пули, зависли осколки взорвавшихся бомб. Нет, о жестокостях думать не хотелось. Молли стала думать о хорошем. Малыш делает первые шаги. Где-нибудь голодный человек вписывает в лотерейный билет цифры, которые помогут ему выиграть. Рождаются младенцы, жокеи выигрывают на скачках, изобретателей и художников осеняют новые идеи. Может быть, в этот момент ученые делают какое-то очень важное открытие. И все эти люди стремятся двигаться дальше. Молли скрипнула зубами. С каждой минутой давление становилось в выносимее. У девочки больше не было сил разговаривать. Минуло восемь минут.

Она с ненавистью уставилась на злобную металлическую птицу, стараясь испепелить ее взглядом, развеять в прах. У Молли закружилась голова. Ей было очень плохо. Мокрая нога, которой она угодила в цветочную ванну, совсем закоченела. Молли удерживала мир еще четыре минуты. Потом еще четыре.

Она держала мир так крепко, что боялась его нечаянно раздавить.

Ей казалось, что она цепляется за край обрыва, висит над пропастью, смотрит в разверзшуюся внизу смертоносную бездну. Рокки ухватился за ее ноги, и теперь она удерживается только на самых кончиках пальцев. Ногти скребут по гладкому камню, ища, за что бы уцепиться, но неизбежно соскальзывают вниз.

— Я больше не могу держаться, — простонала Молли. — Мне холодно, очень холодно.

Потом глаза девочки закрылись, и сила тяжести потянула ее вниз, в бездонную пропасть. И время поглотило ее.

Глава двадцать девятая

В тот вечер Клетс собрал за ужином всех знаменитостей, которые у него жили.

Его всегда забавляло их общество, к тому же они были живым напоминанием о его собственном могуществе.

Они расселись за роскошным столом, перед умопомрачительной хрустальной посудой и столовыми приборами из чистого золота, и рассказывали о том, как прошел день. Клетс внимательно слушал.

Глория Сердсенс была в восторге, потому что Джино Туччи, режиссер фильма, в котором она снималась уже целый год, наконец нашел кандидатуру на роль собачки.

— Помните, Праймо, я вам рассказывала, что у нашего первого песика случился сердечный приступ? Мы и представить себе не могли, где нам найти еще одну такую же очаровательную собачку. Я же не могла отдать роль одному из моих пекинесиков, потому что остальные девять умерли бы от зависти. И вот Джино нашел на эту роль совершенно чудную собачоночку. Мопсика! На следующей неделе мы переснимем все сцены, где участвует собачка. И фильм будет готов к ноябрю.

Праймо воткнул чайную ложечку в лежащего перед ним сырого морского ежа, выскреб соленую середину и отправил в рот.

— Хорошо, — кивнул он.

Но тут Геркулес Стоун посмотрел на свою тарелку и нахмурился.

— Я не могу это есть, — прорычал он. Тотчас же перед ним, как из-под земли, вырос его личный дворецкий. — По-моему, я говорил повару, какими хочу видеть мои гамбургеры. Сыр должен лежать поверх мяса, а соленые огурцы — между томатами и листовым салатом, а не поверх салата. Горчица намазывается под мясо, а не поверх него, а майонез должен наносится между солеными огурцами и томатом.

— Простите, сэр, — ответил дворецкий. — Повару трудно запомнить ваши указания, потому что вы все время меняете порядок укладки.

— Я не могу это есть! — не унимался Геркулес Стоун и, как капризный ребенок, перевернул тарелку.

— О, чудесно! — возопила с другого конца стола Сьюли Шампань. — Теперь я не смогу переварить салат.

Космо Ас проявил больше сочувствия.

— Не переживай, Герк.

Но Кинг Лосс, сидевший рядом со Сьюли, отодвинул восьмирожковый подсвечник и заглянул Геркулесу Стоуну прямо в глаза.

— Слышь, Стоун, — прорычал он. — Будешь еще так выпендриваться — отведаешь на обед моего кулака. Без майонеза, горчицы и огурчиков. Вот тогда наешься досыта — я тебе вышибу все твои белоснежные зубы, так что до конца жизни будешь питаться только супом.

— Только попробуй, Лосс. В суд подам, — отозвался Геркулес, поигрывая бицепсами.