Книга Языки Пао - Джек Вэнс

Беран упал в кресло — стоять он не мог. Чуть погодя глубоко вздохнул, поднялся, шатаясь:

— Я ничего еще пока не могу вам сказать — кроме того, что я попытаюсь построить такой мир, в котором когитанты смогут жить бок о бок с паонитами и быть довольными жизнью.

Финистерл, хмуро стоя в стороне, сказал:

— Боюсь, что это обещание, сколь бы заманчивым оно ни было, выполнить не вполне в твоей власти.

Беран проследил направление его взгляда, обращенного к высоким окнам. В небе были видны вспышки разноцветных огней, сияющие и расцветающие, как праздничный фейерверк.

— Мирмидоны, — сказал Финистерл. — Они идут, чтобы отомстить тебе. Будет лучше, если ты спасешься бегством, пока еще есть немного времени. Они тебя не пощадят.

Беран ничего не ответил. Финистерл тронул его за руку:

— Здесь ты ничего не добьешься — только погибнешь. Здесь нет даже стражи, мы все в их власти.

Беран мягко отстранил Финистерла:

— Я останусь здесь. Бежать не стану.

— Они убьют тебя!

Беран как-то очень по-паонитски пожал плечами:

— Все люди смертны.

— Но тебе многое еще надо совершить, а если ты погибнешь, ты не добьешься ничего! Покинь город, и очень скоро мирмидоны устанут от новых впечатлений и вернутся к своим игрищам.

— Нет, — сказал Беран, — Бустамонте бежал. Брумбо преследовали беглеца и повергли его в прах. Я никуда не собираюсь бежать. Я буду ждать здесь — как подобает властелину. И если они убьют меня — что ж, пусть будет так.

Минуты текли медленно. Прошел час. Военные корабли валиантов, снизившись, парили в нескольких ярдах от земли. Флагман эскадры осторожно опустился на площадку дворцовой крыши.

В Великом Зале Беран спокойно сидел на Черном Кресле — реликвии династии Панасперов. Лицо его было утомленным, глаза — широко открытыми и потемневшими. Когитанты стояли группами, перешептывались, искоса наблюдали за Бераном.

Издалека послышался звук — это было горловое пение. Священная песнь, песнь победы, звучала все громче, в естественном ритме бьющегося сердца, шагающих ног.

Двери распахнулись: в Великий Зал вошел Эстебан Карбоне, Верховный Маршал валиантов, сопровождаемый дюжиной молодых фельдмаршалов и простыми офицерами, шедшими чуть позади. Эстебан Карбоне подошел прямо к Черному Креслу и остановился перед Бераном:

— Беран! — начал Эстебан Карбоне. — Ты нанес нам неслыханное оскорбление. Ты своими делами доказал, что ты — плохой Панарх, неспособный управлять Пао. Поэтому мы пришли, чтобы свергнуть и уничтожить тебя.

Беран задумчиво кивнул — как если бы Карбоне пришел к нему с прошением. Тот продолжал:

— К тем, кто располагает силой, в конце концов переходит и власть — такова основная аксиома истории. Вы бессильны, сильны лишь мирмидоны. Теперь мы встанем у кормила власти, и я провозглашаю сейчас то, что отныне станет законом: Верховный Маршал мирмидонов теперь и навеки будет исполнять функции Панарха Пао.

Беран не произнес ни слова — действительно, слов тут не требовалось.

— Посему, Беран, все, что позволяет тебе сейчас твое потрепанное достоинство, — оставить Черное Кресло и идти навстречу смерти.

Вдруг вмешались когитанты. Финистерл сказал зло:

— Одну минуту. Вы зашли слишком далеко, да и чересчур поспешили.

Эстебан Карбоне резко обернулся к нему:

— Что вы сказали?

— В принципе ваш тезис верен: править должен тот, в чьих руках сила. Но я возражаю против второго утверждения: что вся сила на Пао сосредоточена в ваших руках.

Эстебан Карбоне рассмеялся:

— А разве есть кто-нибудь, кто мог бы удержать нас, что бы мы ни собирались сделать?

— Дело не совсем в этом. Ни один человек не может править Пао без согласия на то паонитов. Вы этого согласия не получите.

— Согласие не имеет значения. Мы не станем вмешиваться в дела паонитов. Они могут управлять собой сами — до тех пор, пока удовлетворяют все наши нужды.

— И вы рассчитываете на то, что текниканты будут продолжать снабжать вас оружием и боевой техникой?

— А почему бы нет? Им мало дела до того, кто покупает их товары.

— Ну, а кто введет их в курс ваших надобностей? Кто отдаст необходимые распоряжения паонитам?

— Естественно, мы сами.

— А как они поймут вас? Вы не говорите ни на языке текникантов, ни на языке Пао, а они не понимают валианта. Мы, когитанты, отказываемся служить вам.

Маршал снова рассмеялся:

— Это уже становится интересным. Вы хотите сказать, что когитанты, как люди весьма сведущие в лингвистике, будут править валиантами?

— Нет. Я лишь имел в виду, что вы не в состоянии править планетой Пао, ибо не сможете общаться с теми, кого хотите видеть своими вассалами.

Эстебан Карбоне пожал плечами:

— Это не имеет большого значения. Мы немного владеем Пастичем — достаточно для того, чтобы нас поняли. А скоро мы будем говорить еще лучше и научим наших детей.

Беран впервые за все это время заговорил:

— Я предлагаю решение, которое, возможно, удовлетворит всех. Давайте условимся, что валианты вправе уничтожить столько паонитов, сколько им угодно — всех тех, кто окажет им активное сопротивление, — и таким образом осуществлять диктат. Вскоре они окажутся перед противоречием: во-первых, в паонитской традиции противиться любого рода принуждению, а во-вторых, они не смогут общаться ни с паонитами, ни с текникантами.

Карбоне слушал с непреклонным выражением лица.

— Время стушует это противоречие. Помни: мы по природе своей завоеватели.

— Согласен, — кивнул Беран устало. — Вы завоеватели. Но все же вам лучше править с минимумом проблем. А пока Пао не заговорит на едином языке, таком как Пастич, вы не можете управлять без крупных массовых беспорядков.

— Тогда весь Пао должен заговорить на едином языке! — закричал Маршал. — Это легко поправимо. Что такое язык — просто набор слов. Вот мое первое распоряжение: каждый человек на планете — будь то мужчина, женщина или ребенок — обязаны изучать Пастич.

— А пока они его не выучили — что будет? — поинтересовался Финистерл.

Эстебан прикусил губу.

— Что ж, события должны идти своим чередом, — он поглядел на Берана.

— А потом вы признаете мою власть?

Беран засмеялся:

— Охотно. В соответствии с вашим пожеланием отныне я приказываю, чтобы каждый ребенок — валиант, текникант, когитант и паонит — изучал Пастич, отдавая ему приоритет даже перед языком его родителей.