Книга Измена, сыск и хеппи-энд - Светлана Гончаренко

Вика, на ходу листая и перекладывая ускользающие из-под локтя брошюры, быстро спустилась по главной лестнице, пересекла холл и свернула к лестнице боковой. Это был совершенно бессмысленный маршрут, зато она оказалась в двух шагах от карауливших лифт молодцов Дунина. Тот, что был позавчера в “Бамбуке”, оглядел ее профессионально — пристально и равнодушно. Вика не смотрела на него, но взгляд почувствовала щекой, ухом, боком, обращенными в его сторону. Тогда она чуть оттопырила локоть. Скользкие брошюры веером легли к ногам двух красавцев. Досадная случайность!

— Ах, боже мой! — воскликнула Вика низко, певуче, в нос (она не хотела, чтоб посетитель “Бамбука” узнал ее голос). Впервые за последний отчаянный и горестный месяц она почему-то жарко покраснела от собственной лжи. Молодые люди неохотно стали поднимать брошюры. Теперь Вика могла, присев, вплотную, глаза в глаза, приблизиться к сомнительному молодому человеку. Они даже стукнулись лбами!

— Простите, — сказал при этом молодой человек знакомым голосом и улыбнулся знакомыми ровными зубами. Он! Точно он! Он был в “Бамбуке”!

— Осторожней, Вова! — хихикнул другой, ненужный молодой человек. Вика прижала к груди свои брошюры, еще раз извинилась и стремительно вознеслась по лестнице. Прежде чем войти к Смоковнику, она пристрастно вгляделась в свое отражение в зеркальной сияющей двери. Она увидела густую мышастую челку, бледную помаду на губах, розовые щечки, унылую офисную элегантность жакета. Ничего общего со стервозой из “Бамбука”. Нельзя узнать! Но в холле Вика на минуту заподозрила обратное: молодой человек замер и прищурился слегка, когда она так наивно ткнулась в него лбом. С брошюрами она, конечно, перестаралась. Достаточно было пройти мимо и поглядеть мельком. А раскидывать под ноги бумажки… Все-таки ее актерские способности могут покорить разве что недалекого Гузынина!

Зато теперь она точно знает, что загорелый Дунин, миллионер-многоженец, и есть заказчик убийства. Только вот доказательств нет и не будет. Дунин сейчас уйдет: встреча со Смоковником подходит к концу, гость уже ритуально заскучал и рассеянно уставился на хризантему. Все, прощаются! Встают! Улыбки, шум, треск суставов, рукопожатия… Вика могла бы сейчас вместе с Савостиным вернуться в свой отдел, но неведомый смерч уже волок ее неизвестно куда, освободив от всемирного тяготения и здравого смысла. Она боялась натворить глупостей, но ничего не могла с собой поделать и присоединилась к свите, которая сопровождала Дунина до парадного лифта. Вика шествовала в хвосте процессии в обнимку со своими брошюрами. Гладкая, благополучная, беззаботная спина дунинского пиджака мелькала впереди и притягивала ее неотразимо. Вика снова, как у стен Сумасшедшего дома, слышала, что ее сердце громко бьется — туп-туп-туп. Группа с Дуниным во главе повернула к площадке лифта, лоснящейся мрамором. Там уже стоял Степа с своей дурацкой шапочке. Все! Уезжает Дунин! Вика внезапно вспомнила рассказ Елены Ивановны о телекамере, вмурованной где-то неподалеку. Ей даже показалось, что меж пластин элегантного резного фриза, похожего на наледь, мелькнул лиловый зайчик объектива. Вика встрепенулась. Прибавив шагу и скользнув тонким телом меж телохранителей (их тренированная мясистость просматривалась даже под просторными пиджаками), она тронула тонкой рукой широкую спину Дунина:

— Леонид Михайлович!

Спина дрогнула, мясистые тела сомкнулись перед Викой стеной. Дунин быстро оглянулся и остановился, потому что увидел всего-навсего беззащитную женскую улыбку.

— Да? — сказал он удивленно.

В его глазах, мелких и темных, как изюм, появился тусклый самодовольный блеск. Он, конечно же, решил, что Вика со своими ножками станет теперь набиваться к нему в женщины. Сколько он таких перевидел!

— Мне нужно сказать вам всего лишь пару слов, — начала Вика наивно и подобострастно. — Только это очень личное. Вы не против, если мы чуть отойдем в сторону? А ваши друзья могут быть рядом.

Под друзьями подразумевалась мясистая защитная стена. Дунин, похоже, окончательно уверился, что Вика набивается в подруги. Его улыбка стала еще снисходительней и брезгливее. Он шагнул к Вике, а та пятилась до тех пор, пока не утвердилась в точке, с которой, по ее разумению, камера берет самый выгодный и близкий план. Наконец, и Дунин приблизился к нужному месту. Тогда Вика сказала отчетливо, как отличница у доски:

— Вам просили передать, что надбавку придется платить.

— Что-что? — не понял Дунин, но загар его вмиг потемнел. Он крикнул мускулистым:

— Отойдите к перилам!

— Передать вам это меня попросил Дух. Вместе с приветом от Валентина Окаевича. Дело ведь сделано? Платите. А, может быть, Вова не сумел убедительно до вас донести нашу позицию? — внятно говорила Вика.

— Вы что, с ума сошли? — утробно заскрежетал Дунин. — Нашли место, где приставать!

— Другого места у меня нет. А у вас нет времени. Сегодня к вечеру? Так будет лучше всего. Вы такой жизнелюбивый человек, с большими планами. Но вдруг?.. Не хочу вас пугать, но вы знаете наш стиль: глазомер, быстрота, натиск. Береги пулю в дуле! Дух — страшный человек, уж я-то точно знаю, поверьте. У вас несколько любимых жен, шестеро дочерей, кажется. Вам осмотрительнее надо быть, компромисснее. Это в ваших же интересах.

На Вику снизошло какое-то безумие наглости. Она сама удивлялась, что за слова соскакивали с ее языка. Приплелось даже поучение генералиссимуса Суворова из Анюткиного учебника — позавчера пришлось проверять готовность ребенка к уроку. Слушая этот бред, Дунин бледнел, и его лицо делалось из смуглого грязно-зеленым. У страха грязный цвет.

— Сегодня в “Бамбуке”, как всегда? — спросила Вика.

— Вова будет, — буркнул Дунин и быстро, ни с кем не прощаясь, вошел в лифт.

— Виктория, я не понимаю! — бросился к ней ошеломленный Смоковник, забыв даже показать зубы. Вика впервые видела розовый бант его рта, не обезображенный улыбкой. — Так попрать все принципы корпоративной этики…

— Мы с Леонидом Михайловичем друзья. Очень давние, — прервала его Вика. — Мое сообщение, как вы видели, оказалось для него важным. Я бы сказала, жизненно важным.

Она бросила Смоковника и с верхней площадки лестницы посмотрела вниз, в холл. Лифт с Дуниным еще сползал вниз по стене, издавая едва уловимый нежный, интимный звук, будто кто-то тихо пел с закрытым ртом. Скоро внизу блеснула шапочка Степы, Дунин решительно шагнул из лифта в объятия поджидавших его сподвижников и сказал Вове несколько слов. Вова кивнул и бросился в лифт, хотя по статусу должен был топать по лестнице на своих двоих.

— Кирилл, пока! — нагло бросила Вика совсем уж опешившему Смоковнику и рысью помчалась в свой отдел, забыв о правилах спортивной ходьбы. Она поняла, что совершила то дикое и гибельное, чего боялась. “Это не я! Это не я!” — уговаривала она себя. Она уверена была, что какая-то внешняя сила толкнула ее на такие крайности. Надо же было как-то разделаться с тем ужасом, в который она попала. Или лучше было молчать? И взорваться изнутри? Теперь все кончено, мосты сожжены, отступать некуда. Скандалы в “Грунде” не прощаются. У нее нет больше ни мужа, ни работы, и весь громадный привычный мир сжался в единственную светящуюся точку этой вот теперешней, быстро тающей минуты. Такая точка бывает, когда телевизор ломается. Кончилось кино! Только крохотный огонечек в центре темноты, и он все меньше, меньше…