Книга Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

Дневник

1 января

В последние три месяца сова вела себя точно так же, как и в конце сентября. Зима была очень мягкой, и Мамбл не хотела возвращаться в дом по ночам. Я часто оставлял ее на улице. А когда все же приходил за ней, принимался уговаривать ее залезть в корзину.

Сова начала бродить по проволочному потолку вольера, как летучая мышь. Она взлетала наверх, переворачивалась, цеплялась за сетку обеими лапками и начинала переступать по потолку, пока не оказывалась вниз головой с расправленными крыльями. Я не представлял, зачем она это делала, но, судя по всему, это было довольно яркое проявление агрессии.

Сегодня погода теплая, пасмурная и дождливая. Я поднялся лишь в девять часов (сегодня Новый год, и большинство взрослого населения Британии мается от тяжкого коллективного похмелья). Когда я вышел на кухню, Мамбл спокойно дремала в углу кухонной клетки. Она не проснулась, пока я не открыл клетку. Тогда Мамбл повернулась и с писком взлетела на жердочку. Сова спокойно ждала, когда я открою клетку, а потом села на пороге. Она подняла голову, чтобы я потерся о нее носом, и не отстранялась, пока я сам не остановился. Птица поворачивала голову, терлась о мое лицо и осторожно поклевывала мою бороду. Я похлопал по плечу, и она взлетела на него, а оттуда на жердочку с подносом. Там Мамбл спокойно сидела, наблюдая, как я готовлю себе завтрак. Потом ей стало скучно, и она взлетела на шкаф, где и начала прихорашиваться.

Я обзвонил друзей, чтобы поздравить их с Новым годом. Когда я подносил трубку Мамбл, она приветственно чирикала. Это ее окончательно разбудило, и с моего плеча она перепрыгнула на кухонный стол, где всерьез занялась прихорашиванием. Потом мы оба увидели в саду собаку и с умеренным интересом понаблюдали за ней. Сова села совсем рядом.

Поддавшись импульсу, я открыл дверь и выпустил ее в дом, чтобы побаловать. Она разволновалась, взлетела наверх по лестнице и большую часть времени провела в шкафу спальни, удовлетворив свою страсть к темным норам.

Когда я решил спустить ее вниз, Мамбл запрыгнула в корзинку. В вольере она какое-то время посидела в своей хижине, потом минут десять провела на пороге, осматривая территорию. Примерно в одиннадцать тридцать я выглянул на улицу. Сова сидела в хижине, где и провела весь день. Где-то около девяти вечера я услышал тихое уханье, и в половину двенадцатого внес ее в дом без всяких возражений. Потом я спокойно лег спать.

2 января

Сегодня ласк не было. Сова прыгнула мне на плечо, оттуда на жердочку, а затем на шкаф. Там она и осталась, несмотря на все мои приглашения и воркования. День был дождливым, и я оставил ее на кухне, а сам отправился за покупками. Вернулся я к обеду. За это время сова спускалась на жердочку с подносом, использовала ее и вернулась на шкаф (если бы она каждый день так поступала!). Я посадил Мамбл в корзину без возражений с ее стороны. В вольере она сразу направилась к жердочке в укромном уголке и устроилась на ней на целый день.

Впервые за зиму на ближайшем поле появились овцы, но Мамбл ими совершенно не заинтересовалась.

5 января

Когда я посадил сову в кухонную клетку, мне стало ясно, что она тайком припрятала кусок вчерашнего цыпленка под газету – она впервые сделала это в новом году. Я все же дал ей целого цыпленка, и она слопала его целиком, не забыв и о своей заначке.

Вторая и третья недели января

Сова все еще прячет часть ужина раз в два-три дня. Это совпадает с наступлением более холодной и ветреной погоды, но твердой уверенности в этом у меня нет.

Кроме того, сова начала ухать и вертеть головой, как и в прошлые зимы. Может быть, такое поведение связано с сезоном спаривания? Услышав меня утром и вечером, сова начинает издавать индейский боевой клич – и в ночной клетке, и в вольере. Лишь после этого она подходит ко мне. Когда я утром выношу ее на улицу или вхожу в вольер вечером – а иногда при моем неожиданном появлении на кухне во время ее полетов – сова ухает довольно агрессивно и летит прямо мне на голову. Когтями она в меня не вцепляется, а просто садится на макушку. Когда я подставляю запястье, она переходит на руку и позволяет опустить себя вниз. (Я не заметил следующего зимнего поведения – «боевой пляски с посвистыванием».) Сова все еще довольно общительна. Когда я в воскресенье сижу на кухне с газетой, она садится мне на плечо, потом спрыгивает на колено и поднимает голову, чтобы потереться о мой нос. Во время этих ласк сова издает тихие попискивания и воркует от удовольствия.

Четвертая неделя января

Теперь сова ухает и совершает боевые пляски по утрам и вечерам. Сначала она забивается в угол, потом ухает и делает движения головой, а затем, посвистывая, исполняет настоящую боевую пляску. Когда я снимаю ее со своей головы, она карабкается по моей руке на локоть и пару раз на нем подпрыгивает, издавая крики и посвистывания и хлопая от восторга крыльями. Когда я вечером вхожу в вольер, сова начинает, как летучая мышь, карабкаться по потолку, а потом совершает головокружительное сальто назад и приземляется точно на выбранную цель – на порог или прямо в корзину. Учитывая угол и расстояние, такая трехмерная воздушная акробатика кажется невозможной. Рядом с ней даже юные русские гимнастки показались бы неуклюжими.

* * *

«Походка летучей мыши» стала для Мамбл стандартным поведением в разгар зимы. А вот уханье с движениями головой и боевая пляска с посвистыванием каждый год немного отличались. Уханье всегда предшествовало пляске на неделю или две. Я почти каждый год замечал это поведение в середине и конце января. Но в 1988 году она до последней недели января вела себя довольно сонно и ласково, потом начала ухать от раза к разу, а боевые пляски появились лишь на первой неделе февраля. Стоило ей начать подобное поведение, оно продолжалось вплоть до конца мая.

Примерно в то же время я каждый год замечал, что Мамбл приберегает часть ужина и по утрам выносит его из своей ночной клетки. Обычно она держала кусок цыпленка в клюве и перелетала с жердочки на жердочку, издавая сдавленные звуки. В конце концов сова забиралась на шкаф, где и съедала заветную заначку. Холодной зимой я всегда кормил ее вечером и утром, и она никогда не отказывалась от возможности перекусить. Хотя в то время я не замечал, позже я предположил, что такая заначка появлялась, потому что из-за двухразового питания у совы просто не было возможности переварить съеденного вечером целого цыпленка. Удивительно, как Мамбл это поняла, и насколько высока была ее самодисциплина и предусмотрительность, чтобы съедать только половину цыпленка и оставить вторую половину на более позднее время.

В 1989 году я заметил, что в сравнении с предыдущим годом расписание совы немного замедлилось. 28 января я обратил внимание, что она ухает по вечерам, а по утрам – нет, и вовсе не собирается исполнять боевые пляски. Она по-прежнему любила поласкаться у порога, но в выходные, когда у нее была возможность свободно летать по кухне, после часа полета она прыгала на мое плечо или колени и требовала новых ласк. (Дневник напомнил мне, что как-то утром Мамбл сидела у меня на плече, когда я читал газету. Неожиданно она громко чихнула, забрызгав газету, которая находилась в полуметре от ее «носа». Потом она энергично потрясла головой и, как и я, снова сосредоточилась на вдумчивом анализе Кубка пяти наций по регби, предложенном комментатором «Sunday Telegraph».)