Книга Гражданская война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

Уже когда совсем рассвело, он нащупал кусок газеты и листовку в кармане шинели. Достал листовку, протер стекла пенсне и стал читать:

«Солдаты, казаки и офицеры армий генерала Деникина, за кого вы сражаетесь?! Вы сражаетесь за интересы и капитал помещиков, буржуазии и эксплуататоров! Вас гонят убивать своих братьев и соотечественников! Вы боретесь против своей же Республики. Советская власть вам не враг! Бросайте оружие, прекращайте бесплодное, безнадежное кровопролитие. Всем солдатам, казакам и офицерам, добровольно сдавшимся Красной армии от имени Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, власти рабочих и крестьян и их правительства объявляется полное прощение и амнистия! Решайтесь, кладите оружие пока не поздно!»

«Да, это мне пригодится», – подумал Космин.

* * *

Курская группа белых – основное ядро остатков Добровольческой армии, – подвергшаяся сильнейшему натиску с фронта, сжимаемая с обоих флангов конными группами Примакова и Буденного, отступала, дралась и умирала. По замыслу командования Южного фронта, она должна была погибнуть к исходу ноября.

Но и красным было нелегко. После тяжелых, продолжительных боев у Воронежа, где белой коннице был нанесен основательный удар, после напряженной борьбы у Касторной, протекавшей в крайне тяжелых погодных условиях, конница Буденного, не получая отдыха, в котором она крайне нуждалась, должна была безостановочно преследовать белых в южном направлении. Действия красной конницы развивались вдоль дороги Касторная – Валуйки. Здесь они вступили во взаимодействие с 12-й дивизией 8-й армии. Сильные разведывательные отряды Буденного доходили уже до станции Роговое в 15 верстах к северу от Старого Оскола.

Оперативная сводка разведки Буденного от 20 ноября отмечала начавшуюся выгрузку эшелонов, прибывающих с Царицынского фронта. Это были свежие части 3-го Кавказского корпуса генерала Улагая – последняя надежда и попытка командования белых остановить наступление красных. Буденному была поставлена задача перерезать линию железной дороги южнее Старого Оскола и, действуя с востока и юго-востока, разбить противника и захватить Старый Оскол. Стремительным охватом города красной конницей с востока часть белых 3-го кавказского корпуса была отрезана, окружена, бросила оружие и подняла руки. Когда бы это ранее белогвардейские офицеры и солдаты Корнилова и Деникина сдавались в плен? Остальные отступили на юг к Новому Осколу. Но следом и тот был взят красными 25 ноября.

Да, Добровольческая армия погибала. Теперь же Донская армия при всех своих крупных недостатках (впрочем, как и во все периоды ведения борьбы) сохраняла однородность рядового и офицерского состава. Даже в лучшее время – в апреле-мае 1919 года – Донская армия считалась Деникиным чуть ли не «иностранной», хотя «дружественной и союзнической». Но Добровольческая, да и Кавказская еще с июля постепенно теряли свой былой состав и обволакивались массой мобилизованного крестьянства. Плоды этого пожинало теперь белое командование. С каждым шагом отступления Добрармия разваливалась более и более. Полки теряли свое лицо, дивизии переставали существовать. О былом порыве вперед не было и речи; дезертирство и сдача в плен десятками и сотнями бойцов стали обычным явлением. Дезорганизованный тыл и совершенно не налаженный снабженческий аппарат резко усугубляли моральный упадок офицеров и солдат, лишали их боеспособности. Холод, метели, снежные заносы, голод окончательно надломили силы белых армий. Все эти условия особенно тяжело отразились на коннице.

Рапорт генерала Чекатовского, командира 1-й дивизии корпуса Юзефовича, командующему Добровольческой армией в начале декабря:

«В этом докладе не будет ни одного слова преувеличения. Конский состав дивизии дошел до полного изнурения. Выйдя в поход в июле, до сих пор дивизия имела 5–6 дней, которые она стояла на месте… В настоящее время лошади являются обузой для всадника, они на каждом шагу скользят и падают, так как все дороги в настоящий момент сплошной лед, а замерзшие вспаханные поля для движения невозможны. Скорость движения полков – 3 версты в час. Конные батареи впрягли в орудия все, что было возможно, до офицерских лошадей включительно, а офицеры ходят пешком… Если существует мнение, что в тылу есть пополнения, не использованные частями на фронте, то это несправедливо. Все, что возможно взять из тыла, сколачивается и привозится в полки. Но эти пополнения прибывают частями по 25–50 человек и за несколько дней незаметно тают. Примером может служить 1-я бригада, которая 28 ноября имела 146 шашек. А сегодня, 2 декабря (все числа по старому стилю), после боя у Ракитной имеет 141 шашку… Не желая вводить в заблуждение высшее командование громкими названиями „бригада“, „дивизия“, так как с этими наименованиями даются задачи, считаю своим долгом доложить, что 1-я кавалерийская дивизия представляет собой не боевую единицу, способную для выполнения каких-нибудь боевых задач, а лишь небольшую вымученную часть, которая своей численностью достигает численности полка слабого состава».

Не лучше было и положение корпуса Мамонтова, о котором генерал Улагай писал:

«Я уже доносил, а теперь повторяю, что, в общем, конницы у нас нет. Рассчитывать на что-либо серьезное от конной группы совершенно нельзя».

Но ведь красные, как и белые, находились в тех же погодных условиях! Так же несли потери. Их части, далеко отрываясь от тылов, также не получали полноценных подкреплений. Почему же красная конница наседала и часто активно преследовала противника? Достаточно предположить и рассмотреть хотя бы один фактор. Вероятно, в конных и кавалерийских частях белых армий не была налажена перековка лошадей в зимних условиях. Это мероприятие требовало серьезной технической подготовки, наличия в войсках кузнечного дела и хорошего обеспечения. Но об этом своевременно позаботились Буденный, Примаков, Думенко и другие красные командиры.

* * *

Ровно через двое суток после спасения от волков Космин, остановленный секретом одного из полков Латышской дивизии, был приведен в штаб полка и допрошен сначала командиром стрелкового батальона, а затем комиссаром и командиром части. Еще прежде, чем привели его к батальонному командиру, сначала ощупали и обшарили все карманы. Командир батальона – по виду русский, усатый, но хорошо выбритый, с хитрецой в глазах, первым делом спросил:

– Перебежчик?

– Да, – отвечал Космин.

– Офицер? Доброволец?

– Прапорщик. Был насильно мобилизован белыми в октябре этого года.

– Все ясно. Почему решил перебежать к нам?

Кирилл достал листовку из нагрудного кармана и передал ее командиру. Тот прочел и вернул ее обратно Кириллу.

– Покажешь это комиссару полка! – сказал он, обращаясь к Кириллу. – Все, ведите его!

Кирилла привели в просторную, чисто выметенную, прибранную и натопленную хату. За столом, на котором лежала карта и бумаги, сидели двое. Часовой остался у дверей с винтовкой в руках. Командир полка оказался уже довольно немолодым латышом, комиссар с бородкой – похоже, русским.

– Имя, фамилия, звание? – произнес жестко комиссар.