Книга Дорогой ценой - Эльза Вернер

– Я? Нет, – ответила Габриэль прерывающимся голосом.

– Ты намерена запираться? Ну, об этом мы поговорим после. Прежде всего я хочу знать, что побудило тебя разыграть со мной комедию, в которой на мою долю выпала такая смешная роль. Берегись, Габриэль! Я уже вчера говорил тебе, что не гожусь для такой роли. Мужчина, видящий себя осмеянным и преданным, смешон лишь до тех пор, пока терпеливо сносит это. Я не намерен так поступать. Игра, затеянная со мной, может стать роковой как для тебя, так и еще для одного человека.

– Но что ты хочешь сказать? Я тебя не понимаю! – воскликнула девушка, страх которой увеличился при этих загадочных намеках.

Равен подошел почти вплотную к Габриэль. Его пронизывающий взор не отрывался от ее лица.

– Что значили предостережения, которые ты делала мне вчера, во время нашей поездки? – продолжал барон. – Откуда тебе вообще было известно, что мне что-то угрожает, и почему ты так вздрогнула и смертельно побледнела, когда доложили о прибытии курьера из столицы? Говори!

Габриэль слушала его с возрастающим замешательством; она начала подозревать сущность вопросов барона, но их связь была совершенно непонятна для нее.

Равен, должно быть, убедился в этом, так как вынул из кармана брошюру и бросил ее на стол.

– Может быть, это произведение придет на помощь твоей памяти. Постыднейший, неслыханный выпад, сделанный против меня! Ты, вероятно, читала его в черновике; закончено оно было уже в столице, в министерстве. Не смотри же на меня так, как будто я говорю на каком-то чуждом тебе языке. Или тебе не известно имя, напечатанное на обложке?

Габриэль машинально взяла брошюру в руки, и ее взгляд упал на обложку, на имя, отпечатанное на ней. Она, вздрогнув, воскликнула:

– Георг! Итак, он сдержал свое слово!

– Сдержал свое слово! – с горькой усмешкой повторил Равен. – Следовательно, он дал тебе слово сделать это? Ты была его доверенной, его единомышленницей? Разумеется, как я мог сомневаться! Это ведь с первой минуты было ясно как день!

Девушка была слишком поражена, чтобы защищаться. Несчастное восклицание, вырвавшееся у нее, лишь усилило подозрение барона, что она – сообщница Винтерфельда. Наконец она ответила:

– Я предчувствовала какое-то несчастье, но не знала ничего определенного. Мне казалось…

Равен не дал ей договорить. Он судорожно сжал ее руку и взволнованно спросил:

– Неужели ты в самом деле не знала того, что затевалось против меня? Неужели твои вчерашние намеки были случайны и ненамеренны? Неужели при вчерашнем неожиданном известии, полученном из столицы, ты ни на минуту не подумала о том, что «слово» могло быть сдержано? Взгляни мне прямо в глаза и скажи «нет». Я постараюсь поверить тебе.

Габриэль молчала. Мысль о том, что она и в самом деле знала о намерениях Георга, лишала ее самообладания. Немногие слова, сказанные ей Георгом при прощании, были роковыми для этого момента: они легли тяжелым гнетом на девушку.

Равен не отрывал от нее своего взора. Он медленно выпустил ее руку и, отступив назад, укоризненно сказал:

– Значит, ты знала и с этим сознанием спокойно смотрела, как я боролся с безумной страстью и в конце концов был побежден ею. Ты заставила меня верить, что отвечаешь взаимностью на мое чувство, и этим довела меня чуть ли не до безумия, между тем как тайно считала часы и минуты до того момента, когда, по твоему мнению, должен был поразить меня смертельный удар. С этим сознанием ты лежала вчера в моих объятиях и выслушивала мои признания. Боже правый! Это уже слишком… слишком много!

Его голос звучал сдержанно и глухо, но в нем уже заметен был приближающийся взрыв гнева. Габриэль чувствовала себя совершенно беспомощной против этих обвинений, но все же по-пыталась защищаться:

– Арно, ты ошибаешься! Я не думала ни обманывать, ни предавать тебя. Если я и знала…

– Остановись! Я не хочу больше ничего слышать, с меня достаточно. Твое поведение было красноречивее всяких слов. Оправдывайся перед своим Георгом за то, что не смогла сохранить до конца его тайну. Он, может быть, простит тебя. Хотя это прощение все равно запоздало. Разумеется, я был несправедлив к нему, считая его ординарной личностью. Он выступает из обычной колеи и предпринимает такие вещи, на которые никто не дерзал до него и не так-то скоро дерзнет впредь. Он, может быть, делает себе этим карьеру. Вчера еще никто не знал о нем, а завтра его имя будет у всех на устах, потому что у него хватило смелости напасть на меня. Но он дорого поплатится за это… даю тебе слово! Я никогда не боялся никакой борьбы и ни одного противника. Вот и этот был встречен мною так же непоколебимо. Но мысль о том, что ты заодно с ним, что ты предала меня, доставила моим врагам хотя бы минутное торжество видеть меня лишенным самообладания…

При последних словах голос барона дрогнул. Сквозь гнев и ненависть человека, честь и любовь которого были смертельно оскорблены, прорвалось жгучее страдание, и оно заставило Габриэль позабыть обо всем остальном. Она подбежала к барону, положила руки на его плечи и хотела говорить, умолять его, но все было напрасно – резким движением он освободился от рук девушки и оттолкнул ее от себя.

– Ступай! Я уже однажды был глупцом, теперь конец обману. Я не дам вторично околдовать себя этим глазам, обманувшим меня своей робкой нежностью. Скажи своему Георгу, что он, вероятно, не знал, что значит бросить мне вызов, теперь он узнает это. А что касается тебя и меня, то между нами все кончено!

Барон ушел. Дверь захлопнулась за ним. Габриэль осталась одна. Ее взор упал на брошюру, все еще лежавшую на столе, на имя, напечатанное на ней, но не видел ни того ни другого. Она всецело была поглощена последними словами барона. Да, между ними все было кончено, и навсегда!

* * *

Опасения относительно спокойствия города в этот день слишком скоро оправдались. Военные приготовления намеренно проводились совершенно открыто, так как от них ожидали устрашающего воздействия, однако случилось совершенно противоположное – они только усилили всеобщее возмущение против губернатора. Правда, брожение происходило давно, но до открытого мятежа дело не доходило. Все слишком привыкли преклоняться перед силой и авторитетом Равена и, будучи не в состоянии сразу отделаться от этой привычки, ограничивались сердитым ворчанием. Воздействие энергичного и непреклонного характера губернатора на массы было пока достаточно для сохранения видимого подчинения. До сих пор он без особых усилий сдерживал грозную бурю, и еще только вчера сила его личности усмирила толпу. Тем не менее по всему было видно, что она подействовала в последний раз.

Теперь брожение, по-видимому, достигло своего апогея. Аресты, произведенные по приказанию барона за несколько дней перед тем, раздули тлевший огонек в яркое пламя. Вчерашние беспорядки имели целью освобождение арестованных, и после того как губернатор ответил на все настоятельные представления непреклонным отказом, улегшееся было волнение вспыхнуло с удвоенной силой.