Книга Сага о шпионской любви - Игорь Атаманенко

Через год горе-шпион, отбыв срок за жульнические махинации, был освобожден из тюрьмы. Дальнейшая его судьба мне не известна…

Селлерс, вручая мне золотой перстень в качестве награды за успешно проведенную операцию, пояснил, что российский дипломат, возможно, использовался как подставное лицо в хорошо спланированной акции российской разведки, которая преследовала цель дискредитировать пришедшего к власти Франсуа Миттерана и все правительство социалистов…

Вот это, пожалуй, самое крупное мероприятие, в котором мне довелось участвовать по инициативе Селлерса… Хотя он не брезговал и другими грязными делами, в которые уговорами и шантажом втравлял меня. Было одно его задание, которое так унизило меня, что я до сих пор не могу вспоминать о нем без содрогания…

Ширин умолкла, из глаз брызнули слезы, она припала к груди Аристотеля и забилась в конвульсиях рыданий. Аристотель подхватил турчанку на руки и, прижав к груди, стал расхаживать с нею по аллее, ласково приговаривая:

— Ширин, дорогая, я больше не хочу ничего знать из твоего прошлого, договорились? Что собой представляет Селлерс и на какие подлости он способен, мне давно известно… Так что забудь все, что с ним и его заданиями связано, — есть только Я и Ты… Мы недаром уехали из Турции в Париж. Мы уехали, чтобы начать новую жизнь, вычеркнув из памяти наше прошлое. Так ведь? Кроме того, Селлерс не может вечно оставаться в Париже — он ведь работает в Москве, так что скоро он покинет Францию, и ты навсегда забудешь его…

Ширин, продолжая всхлипывать, прошептала:

— Я боюсь за тебя, Ари. Селлерс хорошо тебя рассмотрел, когда ты был на приеме в нашем посольстве, помнишь? Он зашел в посольство всего лишь на одну минуту и поинтересовался, участвует ли в рауте кто-нибудь из русских. Мой покойный муж ответил утвердительно и указал на тебя, когда мы с тобой отошли в сторону. Я все это видела и слышала, потому что стояла лицом к Ахмед-паше, ожидая, когда он подаст мне знак подойти к нему, чтобы выступить при необходимости в роли переводчицы. Селлерс, конечно, запомнил тебя — у него отличная зрительная память…

— Мы по приезде в Париж уже обсуждали эту тему, дорогая. Ну что ж, продолжим, если тебе необходимо выговориться. Вместе с тем должен заметить, милая, что ты сгущаешь краски… Положа руку на сердце, признаюсь, что я тронут твоей заботой и волнениями, как бы Селлерс не раскрыл нашу с тобой тайну, что я выдаю себя за другого человека. Однако беспокойства твои напрасны, и вот по каким причинам.

Во-первых, на приеме я был в военной форме. По собственному опыту я знаю, что человек, сменивший мундир на цивильный костюм, становится неузнаваемым, поверь! Это уже не раз было проверено на моих московских друзьях-сослуживцах. Иной раз, когда мне доводилось приходить к кому-нибудь из них в гости в штатском, случались настоящие конфузы: хозяин дома, он же мой сослуживец, протягивал руку, чтобы познакомиться, представляешь! И лишь через секунду, рассмеявшись, хлопал себя по лбу и удивлялся, как это он не узнал меня, хотя знакомы мы уже несколько лет…

Во-вторых, милая моя, я по твоему совету отпустил усы и ношу очки.

Все вместе взятое гарантирует мне неуязвимость и абсолютное инкогнито. Не только Селлерс, но даже мой начальник не узнал бы во мне бывшего капитана первого ранга Аристотеля Александриди!

Ты лучше скажи мне, моя ненаглядная и бесценная Ширин, — перешел в атаку «КОНСТАНТИНОВ», — каким псевдонимом ты подписывала свои донесения?

Это был контрольный вопрос. Грек намеренно задал его, чтобы до конца убедиться в искренности своей возлюбленной, ибо по собственному опыту знал, что операторы любого секретного агента, попавшего в безвыходное положение, позволяют ему сообщать допрашивающим его людям некоторые детали мероприятий, в которых он принимал участие, но псевдоним — это святое, его категорически запрещено называть.

— Донесения? Но я никогда ничего не писала! Селлерс приносил с собой диктофон и записывал свои вопросы и мои ответы — вот и все… А какой у меня псевдоним? Я этого не знаю, америкашка никогда мне его не называл, поверь! Стоп, вспомнила! Иногда в разговоре Селлерс вдруг почему-то называл меня Джокондой… Тут же извинялся, объясняя свою оговорку тем, что я имею потрясающее сходство с шедевром Леонардо да Винчи…

Однажды, когда он в очередной раз оговорился, я в шутку спросила, не проще ли ему называть меня Моной Лизой. Он оторопело посмотрел на меня и спросил, кто такая эта Мона Лиза. Пришлось объяснять этому невежде, что «Мона Лиза» и «Джоконда» — одно и то же, все тот же портрет, написанный Леонардо да Винчи, который лишь называют по-разному… Тогда оговорки Селлерса я воспринимала как комплимент в свой адрес, но сейчас, после твоего вопроса, я догадываюсь, что Джоконда — это был мой псевдоним. Может, я и ошибаюсь…

— Нет, дорогая, не ошибаешься… Все так и есть. Впрочем, покончим с этим… С тем, что называешь «допросом». Это — не допрос, а твоя исповедь, которая поможет мне выработать тактику твоего отказа от сотрудничества с Селлерсом. Вообще-то у меня уже есть некоторые соображения, как «убрать его с поля» — то есть нейтрализовать. Разумеется, только с твоего согласия… Стоп! А что, если сказать ему, что ты беременна и врачи рекомендуют тебе избегать всяких треволнений, в противном случае может родиться неполноценный ребенок, ну что? Неплохая задумка?

Аристотель умолк, заметив, как при этих словах вздрогнула и побледнела Ширин.

— Что с тобой, дорогая? Тебе плохо?

— Ари, ты просто провидец! Я действительно беременна!

— Ах, вот какой новостью десять минут назад ты обещала огорошить меня! Ты уверена, что беременна? От кого же? — на пределе духовных сил, едва сдерживая эмоции, спросил Аристотель.

— Эх ты, провидец… Я могу быть беременна только от тебя, Ари… Ведь мой муж последние полгода был полным импотентом из-за болезни печени, а других половых контактов у меня, кроме тебя, ни с кем не было… Так что, Аристотель Константинович, нет-нет, — Аскер Ахмед-паша, приготовьтесь стать отцом!

— Милая, — погрустнел вдруг грек, — но ведь тебе совсем нельзя употреблять ничего спиртного, иначе малыш может родиться уродом…

— А я ничего и не употребляю!

— Ну а вчера в «Акрополе» ты разве ничего не пила?

— Нет, конечно! Я только чуть-чуть лизнула ретсины и метаксы. Уж очень мне захотелось попробовать, каковы они на вкус. Вино из сосновых бочек и коньяк столетней выдержки… Разве можно удержаться от искушения? Ты просто ничего не замечал, потому что был увлечен беседой сначала с Агамемноном, а потом с Ганнибалом.

— Ну а кир? Ты же хотела рецепт у Агнии взять… Наконец, Эльза сегодня все приобрела по твоей заявке…

— Ари, ты мой дурачок… Ну как ты не понимаешь, что я все делала для тебя!

— То есть?..

— Я же видела, что тебе нравится этот напиток, вот и старалась… А пить? Нет, я вчера не пила! И вообще, Ари, давай сменим тему… Скажи, ты хочешь, чтобы я тебе родила девочку или мальчика?