Книга Не/много магии - Александра Давыдова

Зато получал хорошие деньги — «черным» в сфере обслуживания, если их уровень интеллекта позволяет устроиться на частную службу в семью, неплохо платят. Еще — всегда мог ответить на вопрос из любой сферы: не в силу своего всезнайства, а потому что не барахтался во всей полноте образов и значений, которые неизбежно вываливались из ноосферы на любого пользователя сета.

А в выходные выбирался с хорошей книгой в сад и погружался в один, тщательно выбранный мир, не отвлекаясь на другие раздражители.

* * *

Погода и вправду оказалась волшебная. На тротуары планируют желтые листья, в воздухе пахнет осенними цветами и чуть уловимо тянет запахом костра. Солнце выпуталось из редких облаков и весело скачет по следам поливальных машин и в окнах домов.

Рабочие мобили и первая волна общественного транспорта уже прокатилась, на улицах виднеются только «черные» воспитатели, провожающие детей ко второму уроку. Обычно я искренне сочувствую тем из них, кто работает с мальчиками — стоит отвернуться, те не только тянут в рот всё, что плохо лежит, но и пытаются попробовать окружающий мир на прочность. На секунду ослабишь внимание, а воспитанник уже нашел палку, и с упоением колотит ей — хорошо, по ограде или дереву, а если по витрине магазина или даже по первому встречному?

Девочки в этом плане спокойнее. Женщины вообще легче адаптировались к сетам, гораздо лучше с ними сжились, и поэтому на сотню «черных» девяносто девять — мужчины. Алиса, помнится, после активации восприятия всего через полтора месяца уже научилась себя контролировать и уяснила, что лучше спрашивать и смотреть, чем пробовать несъедобное и трогать осиные гнезда.

Но сегодня я, напротив, завидую встречным счастливцам. Я бы предпочел вести в школу двух мальчиков, даже если бы они были сверхлюбознательны и с полным отсутствием самоконтроля. Тут надо крепче держать за руки и полностью напрячь внимание — вот и все дела. И вовсе не требуется отвечать на лавину самых неудобных вопросов, которые только может придумать любознательное существо, «заглотившее» сет не по возрасту:

— А кто такие извращения? Как можно заниматься любовью с ними? Они будут третьи, да?

— А когда бабочка опыляет цветок, она его любит? А если не любит, то ягоды не получится?

— А почему любить детей и взрослых — это по-разному? Как именно по-разному? Какая любовь лучше? А какая сильнее?

— А могут ли любить друг друга человек и страшное инопланетное чудовище? А как же они могут сделать это технически?

Спасибо тебе, старина Уэллс…

* * *

Мы доходим до парка, и мне удается ненадолго отвлечь внимание Мики. Вытащить его из океана новых смыслов, в которых ее умишко беспорядочно барахтается, и «прилепить» к привычному материальному миру. На земле лежат красноватые и бордовые листья, некоторые из них напоминают сердечко.

Мы собираем гербарий, и я рассказываю, почему именно сердце считается символом любви. Зачем именно его показывают в лентах о чувствах, и почему оно бьется, когда кто-то влюблен. Мика улыбается и перебирает собранные листья, бормоча под нос какую-то песенку. Различаю только «L’amour, l’amour…» с неправильным акцентом.

Я не понимаю, что случилось, но через секунду Мика начинает плакать. Сначала она просто всхлипывает, потом начинает горько рыдать и стучать кулачком о рукав моего пальто.

— Что такое, девочка моя?

Она со слезами на глазах показывает мне разорванный напополам листик:

— Что делать, если влюбленным приходится расстаться? У них так же рвется сердце? А как после этого жить?

Новые вопросы сыплются лавиной. Мика даже не слушает и не ждет моих ответов, ей надо просто выговориться, чтобы осознание обратной стороны чувства не расплавило ей мозг.

— Правда, что любящие люди могут обманывать друг друга?

— А если один любит, а другой ему изменил?

— А если оба изменили?

— Неужели любовь может умереть?

Я сочувственно глажу ее по голове, успокаиваю, как могу, и вспоминаю своего брата. Сейчас он уже на пенсии, хотя и младше меня на двенадцать лет, нежится где-то на юге, на пляже у теплого моря. Хочется верить, что под пальмами. Иногда звонит, спросит «Как сам? Как родители?», посетует на то, что никак не соберется навестить нас — и до следующего звонка.

А раньше был актером. Пять лет учился, готовился, проходил психологическую подготовку. Активировал все требуемые приложения, купил самую современную версию сета. И всё равно — отыграл всего шесть лет, потом «сломался».

Так же, как Мика только что, он за секунду мог упасть из объятий самой светлой радости в бездны черного отчаяния, если этого требовала роль. Он мог почувствовать и прожить десяток жизней за пять минут. Со своей партнершей они вдвоем играли любой спектакль, он — все мужские роли, она — женские. И каждый зритель в зале верил в перевоплощение, пусть даже молодой влюбленный мальчик через всего долю секунды становился старым озлобленным скрягой.

Сет выдает человеку всю палитру чувства или знания. Ты получаешь все точки зрения на вопрос, ноосфера вываливает их к тебе в черепную коробочку независимо от того, был ли у тебя связанный с ними жизненный опыт и готов ли ты к ним.

Мой брат был готов, и тот сломался.

А Мика — не готова. Что там говорить, большинство из «цветных» так никогда и не активируют сет любви. Боятся. И не зря. Уж слишком широка палитра.

— А любовь вообще бывает счастливая?

— Бывает, девочка моя, конечно, бывает. Твои мама и папа — они же любят друг друга вот уже столько лет. Они вместе, и никогда не расстанутся, у них есть ты и Алиса…

У Говарда Кейна не активирован этот сет вообще, и никогда не будет — все платы заняты бизнес-приложениями. А Стелла считает, что любит своего мужа, потому что так спокойнее. Любит ли она его на самом деле — не ведаю. Я знаю ее с детства, но она давно перестала со мной откровенничать. Особенно после активации этого злосчастного сета — от скуки, перед рождением Мики.

* * *

Мы идем домой медленно. Мика устала, она загребает листья ногами и беззвучно шепчет что-то себе под нос. Вопросы кончились, или она ищет новые формулировки? Не знаю.

Сейчас я как никогда чувствую себя счастливым. Наверно, это несправедливо по отношению к Мике, но, глядя на нее, я очень рад тому, что знаю о любви — да и о чем угодно! — не из сета. Пусть для меня она не многофункциональна, я чувствую лишь то, чему научился сам, но зато для меня она естественна.

Я «черный», а значит поглощаю переживаемые чувства, они навсегда остаются при мне в каком-то, пусть не всегда правильном, но однозначном виде. А те «цветные», которые осмеливаются активировать эмоциональные сеты, не могут их принять полностью. Чувство преломляется на поверхности сознания и дробится во множество точек зрения, между которыми ум так и мечется до конца жизни, не в силах выбрать единственно правильную. Если же эмоция не активирована, то, «возможно», цветной никогда не сможет ее испытать. Потому что не научился извлекать ее из жизни и забирать внутрь. Только черный цвет способен поглощать мир без остатка.