Книга Смерть под маской красоты - Мэри Хиггинс Кларк

Оба посмотрели на фотографию. Томми был аккуратным худощавым мужчиной с редеющими седыми волосами и лицом ученого. По контрасту с ним Арабелла Янг, чьи художественно взбитые волосы обрамляли красивое личико, демонстрировала изгибы, вполне годные для обложки «Плейбоя».

– Типичный случай декабря и мая, – заметила Санди.

– Наверное, то же говорят и о нас, – небрежно бросил Генри, выдавив улыбку.

– Ох, Генри, прекрати, – ответила Санди, потом взяла мужа за руку. – И как бы ты ни притворялся, я прекрасно вижу, что ты всерьез огорчен. Мы, конечно, еще молодожены, но я слишком хорошо тебя знаю.

– Ты права, я действительно беспокоюсь, – ответил Генри. – Когда бы я ни вспоминал о прошедших годах, я не могу представить себя в Овальном кабинете без Томми. До того как стать президентом, я провел всего один срок в Сенате и во многих отношениях был еще зелен. И спасибо Томми, что я пережил первые месяцы, ни разу не уронив лица. Когда я собрался обсудить все эти дела с Советами, Томми – в своей спокойной, взвешенной манере – показал мне, насколько я не прав, идя на конфронтацию, а потом ухитрился создать у общественности впечатление, будто он лишь рупор для моих решений. Томми – истинный государственный деятель, но более того, он джентльмен до кончиков ногтей. Он честен, умен и верен.

– Кроме того, он человек, который должен был знать, какие шуточки отпускают люди насчет него и Арабеллы и насколько он утонул в своей новой любви. И когда она решила порвать с ним, он потерял все, – заметила Санди. – Примерно так ты все это видишь, верно?

– Возможно, – вздохнул Генри. – Временное помешательство? Все может быть.

Он поднял поднос с завтраком и переставил его на тумбочку.

– Тем не менее он всегда поддерживал меня, и теперь я должен поддержать его. Его отпустили под залог. Я собираюсь с ним встретиться.

Санди быстро отставила поднос, едва успев подхватить недопитую чашку кофе.

– Я пойду с тобой, – заявила она. – Дай мне десять минут в джакузи, и я буду готова.

Генри залюбовался стройными ножками жены, которая выбиралась из постели.

– Джакузи? Какая прекрасная мысль, – с энтузиазмом воскликнул он. – Я с тобой.

Томас Экер Шипман пытался не замечать армию репортеров, столпившихся на подъезде к его дому. Когда они с адвокатом вылезли из машины, Шипман, не глядя по сторонам, двинулся напрямик к зданию, изо всех сил стараясь пропускать мимо ушей рев выкрикиваемых вопросов. Однако, оказавшись внутри, он больше не мог притворяться и заметно ссутулился.

– Думаю, сейчас самое время для скотча, – тихо произнес Шипман.

Адвокат Леонард Харт сочувственно посмотрел на своего клиента.

– Я бы сказал, что он вам положен, – заметил он. – Но сначала позвольте еще раз заверить вас, что, если вы настаиваете, мы пойдем на сделку о признании вины. Однако вынужден повторить – мы можем собрать очень сильную защиту с позиции невменяемости, и я хочу, чтобы вы согласились предстать перед судом. Ситуация ясна, и ее поймет любой состав присяжных: вы мучительно переживали потерю любимой жены и на этой волне влюбились в привлекательную молодую женщину, которая сначала принимала ваши подарки, а потом отвергла вас. Это классический расклад, причем такой, который наверняка будет воспринят сочувственно, особенно в сочетании с заявлением о временном помешательстве.

По мере того как Харт говорил, в его голосе все сильнее слышалась страсть, как будто он уже обращался к присяжным.

– Вы попросили ее приехать сюда, надеясь уговорить, но она только отпускала колкости. Последовала ссора. Вы внезапно потеряли голову и в приступе ярости, который помните только смутно, выстрелили в нее. Обычно вы держали пистолет взаперти, но в этот вечер достали его, поскольку были так расстроены, что на самом деле думали покончить с собой.

Адвокат сделал паузу, и в этот момент бывший госсекретарь озадаченно взглянул на него.

– Вы действительно так все видите? – спросил он.

Казалось, Харт удивился вопросу.

– Ну да, конечно, – ответил он. – Конечно, нам еще нужно пригладить кое-какие детали… Я еще не со всем разобрался. Например, нам нужно объяснить, почему вы оставили мисс Янг истекать кровью на полу, а сами отправились спать, причем спали так крепко, что даже не услышали крики экономки, когда она на следующее утро нашла тело. На основании того, что мне уже известно, я полагаю, на суде мы будем утверждать, что вы находились в шоковом состоянии.

– Правда? – устало спросил Шипман. – Но я не был в шоковом состоянии. После того как я выпил, мне показалось, что я поплыл. Я с трудом вспоминаю, о чем мы вообще говорили с Арабеллой, не говоря уже о какой-то стрельбе.

Лицо адвоката исказила страдальческая гримаса.

– Том, я очень прошу вас не делать никому таких заявлений. Пожалуйста, пообещайте мне. И мне хотелось бы попросить вас в обозримом будущем не налегать на виски; это явно не согласуется с вашим образом.

Томас Шипман стоял у окна и, прикрываясь занавеской, смотрел, как его пухлый адвокат пытается отбиться от репортеров. «Это больше похоже на львов, терзающих одинокого христианина», – подумал он. Правда, львы требуют крови не адвоката Харта. Им нужна кровь Шипмана. К сожалению, у него нет вкуса к мученичеству.

По счастью, он успел предупредить свою экономку, Лилиан Уэст, чтобы она сегодня осталась дома. Вчера вечером, после предъявления обвинения, Шипман знал, что перед его домом поставят телекамеры, которые будут смотреть и записывать каждый его шаг. Выход из дома в наручниках, последующие процедуры, отпечатки пальцев, заявление о невиновности и сегодняшнее, отнюдь не триумфальное, возвращение. Нет уж, чтобы сегодня попасть в его дом, нужно пройти сквозь строй, и незачем подвергать экономку подобным испытаниям.

Хотя сейчас ему не хватало живой души. Дом казался слишком тихим и пустым. Шипман неожиданно вспомнил, как они с Констанс тридцать лет назад купили этот дом. Они приехали с Манхэттена пообедать в «Птице и бутылке» рядом с Медвежьей горой, а потом неторопливо поехали обратно в город. По дороге они внезапно решили проехать через красивые жилые кварталы Тарритауна и именно тогда случайно натолкнулись на вывеску «Продается» у этого дома начала века, выходящего на Гудзон и утесы Пэлисейдз.

«И следующие двадцать восемь лет, два месяца и десять дней мы жили здесь, долго и счастливо», – подумал Шипман.

– Ах, Констанс, если бы у нас было еще двадцать восемь лет, – тихо произнес он и пошел на кухню, решив, что сейчас кофе будет предпочтительнее виски.

Этот дом был для них особым местом. Даже когда он занимал пост госсекретаря и постоянно находился в разъездах, время от времени им удавалось проводить здесь выходные, и это всегда укрепляло его душу. А два года назад, утром, Констанс вдруг сказала: «Том, кажется, мне нехорошо». И мгновение спустя она ушла.

Работа по двадцать часов в день помогала немного притупить боль. «Слава богу, что у меня была такая работа, – подумал он, улыбнувшись, когда вспомнил прозвище, полученное от прессы, – Летучий Секретарь. – Но я не просто работал как вол; нам с Генри удалось сделать немало хорошего. Мы оставили Вашингтон и всю страну в хорошей форме. Лучшей, чем за многие годы».