Книга Авантюристка. Посланница судьбы. Книга 4 - Анатолий Ковалев

– Кажется, да, я уже точно не помню, – пожал плечами Хлебников.

– А сможете припомнить, не было ли у вашего помощника лицо изрыто оспой?

– Было! – воскликнул пораженный доктор. – Откуда вы знаете?

– Теперь мне нетрудно представить всю картину, – подытожил Дмитрий Антонович. – Именно Михельгаузен доставил Гольцу письмо из Пруссии от его якобы гамбургского друга (Гольц был родом из Гамбурга). Письмо, скорее всего, поддельное, потому что ваш помощник был мастером подделывать письма. Барон, прочитав письмо, впал в отчаяние, но Михельгаузен тут же подсказал выход. Зная ваш мягкий характер, он быстро придумал, как надо действовать. Умерший на бумаге Конрад Гольц мог преспокойно вернуться в Гамбург к неверной женушке с документами доктора Михельгаузена…

– Но для чего затевался весь этот спектакль?! Не пойму! – всплеснул руками возмущенный Алексей Серафимович, для которого представленная картина вовсе была лишена смысла.

– С документами капитана первого ранга, да еще с титулом барона наш герой мог без труда проникать в расположение русских войск, а также вольготно себя чувствовать в высших кругах Москвы и Санкт-Петербурга…

– Вы хотите сказать, что мой помощник изначально был шпионом? – не верил своим ушам доктор.

– Он был настоящим негодяем, авантюристом, мошенником, картежником, не гнушавшимся самой грязной работы на мсье Савари, – подвел черту Савельев. – Однако закончил мнимый барон свои дни бесславно. Это произошло в мае тысяча восемьсот тринадцатого года. У него до последнего времени не было даже могилы, его останки обнаружили случайно в болоте под Павловском…

* * *

Князь Илья Романович встретил сына против обыкновения довольно прохладно, и на это имелись основания. Тот не предупредил о своем приезде и свалился, как снег на голову, как раз, когда князь вознамерился продать библиотеку Мещерских. Сделать это планировалось втайне от Бориса. «Надо же такому конфузу случиться! – мысленно сокрушался Белозерский-старший. – Будто почувствовал, что я библиотеку продаю… Что ж, потерпим еще немного, отпуск у него наверняка краткосрочный». Князь прекрасно понимал, что тех денег, которые Изольда Тихоновна держит у себя под замком, надолго не хватит. Ведь с продажей имений он лишился дохода, а только на содержание особняка в год уходила немалая сумма. Если не продать в самое ближайшее время библиотеку Мещерских, придется ради экономии перебираться в Тихие Заводи, как это было заведено еще во времена Натальи Харитоновны.

В первый же день своего пребывания в Москве Борис был зван на ужин к Ростопчиным. Графиня Екатерина Петровна не очень жаловала драгунского офицера, памятуя о том, что он когда-то против ее воли стал женихом покойной Лизы. Однако Борис, наделенный счастливым даром привлекать сердца, умел расположить к себе даже такую злопамятную особу, как графиня Ростопчина. Он почтительно преподнес ей маленькую, изумительно изящную статуэтку Парижской Богоматери из слоновой кости, приобретенную им в антикварной лавке на Невском. Екатерина Петровна весьма расчувствовалась и не без умысла заявила: «Я была бы счастлива, если бы такие подарки мне делали мои сыновья!» Присутствующий при этом граф Сергей парировал: «Маман, в следующий раз я вам привезу из Неаполя Святого Януария. Лаура выберет самую роскошную статую! – обратившись к находившейся тут же сожительнице, он перевел ей свои слова. – Поставите ее прямо при въезде в Вороново! Мужики будут шапки ломать…» Злая ирония или даже издевка заключалась в том, что император Николай запретил католикам устраивать места для богослужения в домах и поместьях. Сидевшая рядом незаконная жена графа, чей супруг в данное время находился в Неаполе в сумасшедшем доме, бурно защебетала на неаполитано, возбужденно жестикулируя, видимо пытаясь изобразить, какую великолепную статую выберет для своей покровительницы. «Помолчи, будь добра! – грубо оборвала ее графиня и обратилась к сыну, сверля его холодным, надменным взглядом: – А ты, Сережа, забудь о загранице и не поминай больше об этом. Достаточно уже покуролесил!»

Екатерина Петровна поставила старшему сыну условие: он будет получать двадцать тысяч франков ежегодно, как завещал ему отец, только в том случае, если останется в Москве. В противном же случае он лишится всяких средств. Таким образом графиня решила привязать Сергея к себе. Она прекрасно понимала, как только он вырвется на свободу, Лаура с ребенком будут брошены на произвол судьбы – он вовсе не был нежным супругом и родителем. Не дай бог, снова пойдут карты и кутежи… Между матерью и сыном то и дело вспыхивали ссоры. «Вы решили, маман, запереть меня здесь наравне с приживалками? Ей-богу, даже в долговой тюрьме мне не было так скучно и душно, как у вас в доме, с вашими иезуитами и богомолками!» – негодовал граф Сергей. «Иногда, Сережа, приходится и поскучать, – внешне спокойно, а на самом деле едва сдерживая гнев, отвечала графиня на выпады сына. – Все одно лучше, чем грешить и развратничать… Поживешь у меня с годок, пообвыкнешься, – добавляла она по-русски, освоив к старости лишь крестьянскую разговорную речь, – глядишь, ужо и охолынешь к странствиям да к пустым хлопотам!»

Андрей, оказавшись в эпицентре семейных дрязг, брезгливо морщился во время пикировки матери с братом и в разговор не встревал. «Здесь Содом и Гоморра, – шепнул он на ухо Борису, – католической благодатью даже не пахнет!» «А по-моему, немного пахнет!» – штабс-капитан с улыбкой указал на Лауру. Неаполитанка, как всегда во время ссор, сидела с закрытыми глазами, сложив ладони лодочкой, и молилась. Внезапно из соседней комнаты, где помещалась няня с ее сыном, раздался плач младенца, и тогда, прервав молитву, уже немолодая тучная мамаша горной серной бросилась к своему чаду. Малыша окрестили Франческо, но граф Сергей упорно называл сына Федором.

За ужином, чтобы поддержать не клеившийся разговор, граф Сергей обратился к Борису:

– А кстати! Ведь я путешествовал из Парижа в Петербург с одной вашей родственницей, нынче подданной Франции… Имел честь ее сопровождать…

– Вы, верно, имеете в виду мою кузину, – догадался драгунский офицер, – виконтессу Элен де Гранси? Так вы ехали в одной карете?

– Да, – самодовольно подтвердил Ростопчин. – Я служил щитом для обеих дам.

– Вы, очевидно, имеете в виду воспитанницу моей кузины, мадемуазель…

– …Маргариту Назэр, – поспешил вставить граф Сергей, дабы штабс-капитан не произнес вслух настоящее имя принцессы, словно угроза для дочери магараджа Синха исходила от старых дев, приживалок Екатерины Петровны. – Божественное создание! – восхищался он. – Добрая, скромная и весьма неглупая девушка. Всю дорогу читала сочинение мсье Стендаля… А какое сердце! Когда я рассказал ей о нашей бедной Лизе, она двое суток оплакивала ее и никак не могла остановиться…

– Вы рассказали ей о Лизе? Но зачем?! – Лицо Бориса залилось краской, он тяжело дышал. Могло показаться, что граф Сергей нанес ему страшное оскорбление и он вот-вот вызовет его на дуэль.

Андрей, прекрасно понимая, что сейчас творится с его другом, накрыл ладонью руку Бориса и крепко ее сжал, что, по всей видимости, означало: «Держись холоднее! Не выдавай своих чувств!»