Книга Время иллюзий. Третий глаз - Дмитрий Вощинин

– Отсутствие этих знаний подчеркивает ущербность образования и иностранцы, как правило, не могут представить себе хорошего специалиста без знания языка.

– Это – позиция нашего руководства… Сожалею, но в данный момент могу вам предложить сейчас только должность экспедитора. Понимаю, что она вас не устроит.

– Спасибо, я буду иметь в виду.

– Эту должность будет вакантна не более двух дней. У нас предложений много.

Выходя из кабинета, Егор чувствовал себя униженным этим «реальным» предложением, но не хотел признаваться в этом самому себе: «Просто невезение. Первый блин комом…»

После второго аналогичного визита с похожим предложением настроение его ухудшилось.

«Ничего, будем продолжать поиски» – настраивал он себя, идя по улице.

Егор поехал домой. Там никого не застал. Пустота квартиры как-то необычно тяготила.

Позвонил на работу жене: она обещала забежать днем во время обеда. Как она сказала, «для разговора».

«Приезжаешь раз в две недели к жене для разговоров», – с досадой подумал он.

Переговорил по телефону с несколькими знакомыми о содействии в трудоустройстве. Обещали помощь, но особенных надежд не прибавилось.

Егор вошел в комнату сына. Обычно небрежно раскиданные вещи и книги не бросались в глаза: относительный порядок, стол чистый…

Он вышел на кухню. Посмотрел в холодильник: пусто. Немного погодя, Егор решил взять часть припрятанных «на черный день» денег.

«Сбережения таяли, как лед на солнце», – усмехнулся он, – «Придется идти в экспедиторы!»

Слабый щелчок замка известил о приходе Елены.

Он радостно вышел навстречу, хотел ее поцеловать. Она как будто не заметила этого, отстраненно посмотрела, словно говоря: «Сумасшедший».

Егор заметил на ее лице несколько острых морщинок у глаз, взгляд необычно нервный. Эти изменения он отнес на свой счет: «Переживает за меня, дурака».

Но причина была другая.

– Ты знаешь, наш сын бросил институт?! – нарочито укоризненно выпалила она.

– Как?! – опешил Егор.

– А вот так! Надо знать, о чем думает твой сын, что собирается делать! А не рисовать в тиши свои картинки…

– Ну, причем тут это, Лена? А где он, кстати?

– Не знаю. Приходит поздно вечером, ничего не говорит. Только и выдавила из него, что бросил институт. И это не самое главное. Теперь надо думать, как спасти его от армии. Надо искать деньги, немалую сумму.

– Подожди …Ведь Сашка – разумный парень. Надо его выслушать, понять. Может, все не так страшно… Не стоит так убиваться?

– Ты вечно все упрощаешь. Надо было больше заниматься сыном!

– Но он – взрослый парень…Я в его годы, конечно, прислушивался к мнению родителей, но все решал сам…

– Так что через неделю бери собаку и домой, в Москву – заниматься им!

– Хорошо! А может, ты приедешь сама на выходные? – прижимая ее к себе, пытался успокоить жену Егор.

– Да пусти ты! Ты просто идиот какой-то!

– Сравнения у тебя очень выразительные.

– Мне на работу надо, – выскакивая из квартиры, отрезала она.

Он опять оказался в пустом доме.

Егор сам в молодости не очень-то хотел служить в армии, но время, проведенное там, теперь не считал потерянным. Слово «спасать» касалась глупым и неподходящим к этому ведомству, однако доводы жены его убедили – их Сашка действительно слишком впечатлителен и не достаточно силен духом, да и время сейчас тупое и непонятное.

Армию он искренне считал важным воспитательный инструментом в становлении мужчины. Но растерянное, слабое и разрушающееся государство позволило отдать себя на откуп посредственностям.

Военные оказались в еще большем кризисе, и им сейчас не до воспитания. Начало войны в Чечне говорило о том, что это ведомство было в агонии и не брезговало молодыми неопытными жизнями. Беспокойство жены было вполне оправданным.

Он написал записку сыну с просьбой найти время для разговора.

«Может, она все преувеличивает. Какой-то ненормальный день. Но распускать нюни тоже не время…» – успокаивал себя Егор, выходя на улицу.

Теплый ясный день радовал и освобождал Егора от нахлынувших тягостных мыслей. Полдень давно прошел. Солнце уже начинало свое медленное движение вниз.

Егор почувствовал легкий голод и решил забежать в пельменную. Он заказал любимые полторы порции со сметаной и для поднятия духа 150 грамм водочки.

«Действительно, почему бы и нет?»

Водка показалась ему странно неприятной, пил он ее без удовольствия и даже оставил немного в стакане. И пельмени были в этот раз не вкусны…

Он вышел из забегаловки и пошел к метро. Но уже после десятка шагов почувствовал себя плохо, кружилась голова, замутило:

«Да, водочка-то… паленая», – успел сообразить Егор.

Движения стали не координированные, он тяжело задышал и оперся на небольшой бульварный заборчик. После рвоты, стало немного легче. Егор решил, что кризис миновал, купил в ларьке минеральной воды и жадно выпил.

Когда же оказался на эскалаторе метро, вновь подкатило к горлу. Едва очутившись на платформе, он не сдержался: его снова вырвало. Тут же он услышал свисток дежурной по станции. Через минуту подошел милиционер.

– Мне плохо, – тихо пробормотал Егор.

– Я вижу. Пить надо меньше…

– Но мне действительно очень плохо.

– Не надо оправдываться, гражданин! По всем признакам ясна и понятна причина вашего плохого самочувствия. В метро вам находиться нельзя. Пройдемте наверх, в отделение. Потом – в вытрезвитель.

Егор последовал за милиционером. Он понимал всю безысходность ситуации. С ним даже говорили, как с человеком второго сорта.

Милиционер привел в небольшой изолятор, где сидели другие задержанные. Настроение вконец испортилось.

Оказаться за решеткой «обезьянника», которая разделяла людей на людей на порядочных, правильных, и задержанных – пьяных, опустившихся…

Эти, другие, в полутемной обшарпанной каморке, скорее похожей на хлев, представляли какой-то потусторонний диковатый мир.

Рядом с ним два бомжа пытаются играть в самодельные карты…

Егор почувствовал тяжелую усталость. Все было неприятно, даже омерзительно, неповторимо низко, как после падения в бездну. Немного кружилась голова.

А за перегородкой равнодушный ко всему сержант с безразличным взглядом серо-голубых глаз, темный старинный книжный шкаф, наверняка, наполненный никому не нужными инструкциями или наставлениями. Старое мутное зеркало, непонятного происхождения…

Наполненные тяжестью веки слипались. Короткие блики застилающей глаза темноты немного успокаивали.