Книга Заложники греха - Марина Серова

– И Володя всегда радовал меня своими успехами больше, чем Вадик. Собственно, у него и успехов-то пока никаких нет. Не то чтобы я больше люблю Володю – конечно, нет. Но вот ведь какая штука странная… – Воропаев допил коньяк в рюмке и уставился на меня печально. Помолчав, продолжил: – Вообще-то я не хотел сперва этого говорить, но теперь вы все равно, скорее всего, узнаете, так что я опережу возможных сплетников.

– Это касается вашего сына? – спросила я.

– Да. Но тут есть один нюанс…

Воропаев пошевелил пальцами в воздухе, словно желая показать мне всю щепетильность момента. Он явно подбирал слова, и это было показателем того, что дело он считает серьезным и деликатным.

– Так вот, Володя – неродной мой сын, – выговорил наконец Воропаев.

Сказать, что я была удивлена – значит ничего не сказать. Уж что-что, а отцовскую любовь Константин Юрьевич демонстрировал самую сильную и искреннюю.

– Вот как? – осторожно проговорила я.

– Да, – продолжал Воропаев. – Я женился на Алене, когда ему было два года. С мужем она была уже разведена – точнее, это я настоял на ее разводе. Но вместе они уже не жили.

Я молча кивнула, давая понять, что слушаю очень внимательно. Воропаев снова разволновался. Он налил себе еще коньяка, уже не совсем твердой рукой, и выпил. Встал из-за стола и принялся ходить по столовой, но быстро вернулся обратно и сел, опустив голову и задумавшись. Я уж решила, что на этом он и закончит свой рассказ, но в какой-то момент Константин Юрьевич вдруг резко вскинул голову и, глядя мне в лицо, выпалил:

– Николай, приходивший позавчера «в гости», его родной отец!

– О-па, – медленно произнесла я. – Ну, я догадывалась, что это какой-то ваш родственник, но не думала, что по… такой линии. Думала, ваш какой-то – юродный брат или дядя. Он сам сказал – дядя Коля.

– Да уж, дядя! – с горечью произнес Воропаев. – Это Володя его так называл, когда был маленьким. Мы договорились, что он считает меня настоящим отцом. Я его сразу усыновил, все оформил документально.

– Как же так? Почему он так легко отказался от родного сына?

Воропаев покривил губами.

– Ему грозило лишение родительских прав, – неохотно произнес он, и я поняла, что в случае вмешательства Воропаева настоящего отца Владимира этих прав лишили бы в два счета. Он, поняв, что я мыслю в правильном направлении, пояснил: – Мы договорились по-хорошему. Николай написал отказ, с него не требовали никаких алиментов, на нем не стояло бы клеймо лишенца… К тому же он получил хорошие отступные.

– За сына? – не поверила я.

– Женя, жизнь – циничная штука. Неужели вы этого не заметили? Но с Николаем мы всегда вели себя порядочно. Поверьте мне на слово. Договорились, что он может навещать сына в оговоренные дни. Но только не как отец, а как дядя Коля. Но он сам эту договоренность нарушал. Когда Володя был маленьким, появлялся нечасто. Это сейчас, когда он вырос и стал успешным, зачастил.

– Но почему вообще все так получилось? – спросила я.

– А вы еще не поняли? Пьянство. Вечная русская беда. И на мой взгляд, страшнее, чем дураки и дороги.

– Ну, что он пьющий, сложно не заметить, – усмехнулась я. – Но почему вообще запил? Ведь, насколько я понимаю, на тот момент у него были молодая жена и маленький сын. Ваша супруга и сейчас весьма привлекательна, а тогда, должно быть, была просто красавицей. Почему он запил?

Воропаев помрачнел.

– Не повезло ему, честно говоря. Под самый занавес попал в Афганистан. Отслужил два года, но хватило ему на всю жизнь. Что-то у него переклинило, и по возвращении он пить стал. А с Аленой он еще до армии встречался, она его дожидалась. Когда пришел, поженились, но проблемы уже на первом году начались. Он и на свадьбе-то напился до поросячьего визга, как мне Алена рассказывала. И потом не стеснялся. А уж когда сын родился, вообще не просыхал. Как начал обмывать его рождение, так, похоже, до сих пор и празднует! Алена все на себе тащила, родители хоть помогали. Я когда с ней познакомился, ее ветром шатало от усталости. Ну тут уж я взял ситуацию в свои руки. Володю помог в ясли определить – тогда с этим сложности были. Ее сразу забрал из родительской квартиры, помог заявление на развод подать, чтобы быстро развели, без проволочек. Тут же новое подали. Пару месяцев мы жилье снимали, а тут мне как раз квартира подоспела от министерства – тогда еще давали как молодой перспективной семье. Я тогда, правда, только два года там работал, должность по нынешним меркам ничтожная, но все-таки. Так и стали жить. Володю я сразу полюбил. Родным сыном считал, даже своего не хотел.

– Неужели? – не поверила я.

– Представьте. Вадик у нас только через пять лет родился. Алена забеременела – ну тут уж я не стал возражать.

– А… Николай? – спросила я.

– А что – Николай, – Воропаев пожал плечами. – Поначалу приходил, пьяный в стельку, хотя ему условие поставили: к ребенку – только трезвым! Ну, выставили его, пригрозили… На какое-то время забыл дорогу. А потом вот вспомнил. За ум он так и не взялся, новой семьи не создал – так, жил то с одной, то с другой. Родители его умерли, так он квартиру продал, сменял на комнату в коммуналке. Да только я думаю, скоро и ее пропьет! – махнул рукой Воропаев.

– И все-таки вы ему помогаете. Почему? Из жалости? Чувства вины? Или чтобы Володе не сказал, что он его родной отец?

Воропаев чуть задумался.

– По всем трем причинам, – ответил он. – В сущности, человек он безобидный. Ни пользы от него, ни вреда. Ну, просит денег – бог с ним! Лишь бы Володе не докучал, а в этом он свое слово держит. Пугает, правда, порой, что все расскажет, но держит. Он даже этим вроде как гордится. Подчеркивает – мол, слово офицера. Он из армии лейтенантом вернулся, как утверждает.

– И вы ему верите? – усмехнулась я.

– Пока да, – просто ответил Воропаев, имея в виду не сомнительное звание Николая. – А дальше посмотрим. Станет докучать – я сумею на него найти управу, не сомневайтесь.

– Да уж, никогда бы не подумала, – покачала я головой. – То есть Владимир не в курсе, кто его отец. А ваш младший сын?

Воропаев уставился на меня с недоумением.

– Вадик? Тем более нет! С какой стати?

– Да ни с какой, наверное, – не стала я ничего объяснять.

Просто вспомнила странное поведение Вадика вчера в «Морской звезде», но не стала обсуждать его.

Был уже второй час ночи. А мы с Воропаевым все сидели в столовой. Закончилось пасхальное воскресенье, оказавшееся совсем нерадостным.

Коньяк Константин Юрьевич больше не пил, да в бутылке и осталось-то не больше ста граммов. Он разоткровенничался, рассказывал о своей жизни, преимущественно семейной, но при этом я отметила, что головы Константин Юрьевич не терял: лишнего, касающегося, к примеру, его работы или интимных подробностей, не говорил, пьяных слез не лил, целоваться ко мне не лез и вообще вел себя вполне достойно. Поэтому во многом я и слушала внимательно – пусть выговорится. Я видела, что тревога по-прежнему сидит внутри Константина Юрьевича, и понимала почему. Проблема-то не решена. Злоумышленник не вычислен. И я решила поднять эту тему, видя, что Воропаев отнюдь не настолько пьян, чтобы рассуждать здраво.