Книга Хранители пути - Карина Сарсенова

— Ты уникальна! — потрясенный голос стоявшего прямо перед ней Шалкара казался Меруерт сейчас куда реальнее ее личности и души, а главное, живущих в ее памяти столь близких и одновременно таких незнакомых ей образов и людей…

— Значит, так, повторяю для особо тупых, — угрожающе медленно говорил Шалкар, широкими шагами меряя приемную и бросая яростные взгляды на двоих вжавшихся в диванную кожу пареньков. — Если хоть кто-то из вас посмеет раскрыть рот и сообщить новенькой правду о ее появлении у нас… Если хоть кто-то из вас, птички певчие, начирикает Меруерт о ее настоящем прошлом… то… — подчеркнуто замедленно развернувшись, Шалкар пристально заглянул каждому из них в глаза. Забившиеся в углы соседних диванов Елена и Альфео, Камилла и Мирас напряженно молчали, сбившись в испуганные парочки.

— Вы меня поняли? — зловеще понизив голос, повторил Шалкар, наделяя порцией недоброго внимания всех присутствующих. — Только попробуйте сорвать мне работу продакшна! Я тут горбачусь на благо вас всех, дармоеды. Условия создаю, чтобы вы могли творчески реализовываться. Организовать все и достичь успеха — это вам не песенки распевать! Сколько я денег в каждого из вас вбухал! Чего молчите? Вы меня поняли, АРТИСТЫ?

Обведя испытующим взглядом впавших в ступор певцов, Шалкар довольно ухмыльнулся и добавил:

— Громче, господа. Я, конечно, слышу ваши мысли, но меня это не устраивает. Я хочу, чтобы вы сами себя услышали. Так что, вы меня поняли?

— Да, шеф… Поняли… все сделаем… — приглушенным эхом понеслось с разных сторон.

— Вот и ладненько, — ласково улыбнувшись сотрудникам, промурлыкал Шалкар.

— Ti quiero faro tutto per rivelare questo dono del Cielo! Non temo neanche la morte! — с трудом, но величаво поднявшись, торжественно изрек Альфео, сжигая нерешительность и робость, проступающие во взглядах и позах окружающих людей, в своем неистово горящем взоре и бурной жестикуляции. Закончив короткую, но преисполненную эмоционального накала речь, итальянец оперся на костыль, снял шляпу, отвесил Шалкару, с усмешкой созерцающему его выступление, грациозный поклон и столь же величественно, как и поднялся, опустился на свое диванное место.

— Что он сказал? Что ты сказал? — то бледнея, то краснея от переполнявших ее противоположных чувств, воскликнула Елена, тревожно воззрившись на босса и крепко схватив возлюбленного за руку.

— Он сказал, — равнодушно ответил из своего угла Эрик, глядя при этом в нашейное зеркальце и старательно подводя внутреннее веко черным фирменным карандашом. — Что все сделает ради раскрытия такого уникального дара Свыше, даже умрет. Языки учить надо. Вот что.

— Вы не посмеете его тронуть! Завистники! Лучше меня возьмите! Меня! Я сильнее! — вцепившись в руку знойного мужчины уже двумя руками, закричала Елена, тщетно борясь с душащими ее рыданиями. Непонятно откуда возникший панический ужас раздирал ее напоенное любовью сердце.

— Дорогая, что с вами? — бережное прикосновение ладони Шалкара к ее плечу быстро привело в чувство разволновавшуюся женщину.

— О, Боже… Шалкар… только вы меня понимаете… Вы единственный порядочный человек среди своры этих… этих… Я никогда не забуду вашу доброту и щедрость. И я вас понимаю — иногда надо быть строгим и даже жестоким, иначе все сядут вам на шею. Если бы не вы, мой сын уже лежал бы в могиле! А они, — Елена гневно сверкнула глазами в сторону забившихся в дальний угол Мираса и Кристины, — сплетничают и норовят украсть мое счастье! — выпустив руки возлюбленного, Елена горько разрыдалась, уткнувшись в спасительную шефскую ладонь.

— О… Ну что вы… Не стоит так убиваться… Я полностью на вашей стороне, даже мужу объясню, что к чему… Защищу вас! — Шалкар успокаивающе погладил Елену по предплечью. — Никто из нас не желает вам зла, не правда ли? — обведя испытующим взглядом и без того тихо сидевших сотрудников, он собрал щедрую коллекцию кивков и угуканий всех мастей. — Если ты любишь Альфео, он твой, примадонна. Ну-у-у… пока что твой. Ведь ни один человек в мире не может быть твоей собственностью, не так ли? — вопросительно подняв брови, Шалкар ловко набросил на Альфео, как лассо на шею загнанному животному, долгий пронзительный взгляд, сдобренный плохо скрываемой издевкой, а потом перекинул петлю своего внимания на вмиг побледневшую под смуглой кожей Кристину. В выразительных черных глазах Шалкара недобрым предчувствием плескалась глубокая беззвездная ночь. А что можно увидеть в кромешной тьме, кроме как не видения, оживающие из вроде бы надежно запрятанных страхов, подозрений, гнева, ревности и любых иных эгоистических побуждений? Тьма, как и свет, срывает с человека все нацепленные на него маски и обнажает его истинную суть. Отличие лишь в одном: ночь провоцирует темные видения, а день — светлые. Подобное притягивает подобное, что тут поделаешь…

— Не понял? — обернулся Мирас к своей задрожавшей в нервном ознобе экзотически красивой подруге. — Ты чего… Ты это… С кем? — в расширившихся глазах молодого человека заметались огненные блики подступающей к сердцу ненависти. Ненависть, рожденная из ревности, — лучшая убийца любви.

— А ты меньше рот разевай по сторонам, когда не поешь, — злобно парировал его агрессивное недоумение Шалкар. — Будешь по чужим девкам шляться, за своей телкой не усмотришь, — ухмыльнувшись, он медленно, чтобы насладиться всеми нюансами разыгрывающейся трагикомедии, двинулся к зияющей в конце приемной кабинетной двери.

— МИРАС! — скрючившись, словно от удара ножа, взвизгнула Камилла. — Какие еще девки?!! Ты же мне говорил, что я любимая…

— Любимая — не значит единственная, — вроде как себе под нос пробормотал замедлившийся около Камиллы Шалкар.

— Да я что, я ничего… Они сами лезут! — забормотал парень, вырывая руку из острых коготков красной от гнева пассии. — Да ты сама на себя посмотри, сука! — загнанный в угол, взревел он, перейдя к лучшему средству самозащиты — наступлению. — Ты, б…, сама спишь с кем ни попадя!

— Я?!! — в полный голос завопила вконец разъяренная эфиопская фурия. — Да я тебя одного люблю, придурок! Я больше ни с кем!

— Знаю я твою любовь, дешевка! Ты спишь с ним, чтобы поскорее стать знаменитой! Как же, известный итальянский певец! А ты начинающая певичка! А я вообще никто! По сравнению с ним! Понятно, зачем я тебе! — закричал Мирас, вконец выведенный из себя, причем самим же собой, и с силой толкнул вцепившуюся в него девушку в ее тощенькую грудь, то ли вымещая на ней душившие его ярость и обиду, то ли желая оттолкнуть ее подальше. А, скорее всего, и то, и другое. — Люди зря не будут говорить! — выплюнув в лицо Камилле последнюю фразу, он вскочил и с угрожающим видом направился к застывшему горделивым памятником Альфео.

— О! Так ты изменяешь мне с этой тощей пигалицей? — наконец отмерла до сих пор беззвучно созерцавшая все происходящее Елена. — Сволочь! А я тебе доверяла, я открыла тебе свое сердце, я…

— Mamma mia! Amore mio… А-А-А-А-А! — насильственно переведенный в живое человеческое существование, Альфео дернулся и обеими руками схватился за щеку, вспыхнувшую пунцовым пламенем после увесистой, тянущей на полновесный удар, пощечины. Обескураженный перехваченной у него атакой, Мирас замер возле любвеобильного итальянца с занесенным для удара кулаком.