Книга Первичный крик - Артур Янов

Несмотря на то, что мы часто говорим о «глубоких» чувствах, мы редко уточняем, где же располагается эта «глубина». Основываясь на моем личном опыте, думаю, что «глубокое чувство» охватывает весь организм, в особенности же область желудка и диафрагмы. Некоторые из нас с раннего детства привыкают к мысли о том, что наши родители не желают, чтобы мы бурно выражали свои чувства и вообще были по–настоящему живыми. Скоро мы привыкаем ходить затаив дыхание, чтобы не сделать или не сказать, чего‑нибудь неправильного, чтобы не говорить слишком громко, не озорничать и не смеяться во весь голос. Рано или поздно этот страх начнет душить чувства, что проявится сдавленным голосом, чувством стеснения в груди и ощущением тугого узла в желудке. Из‑за этого процесса вытеснения, голос пациента становится выше, чем должен быть, что ясно показывает, что голос не связан с целостным организмом.

Во многих случаях голос невротика можно сравнить с голосом куклы чревовещателя. Губы движутся механически, слова лишены человеческой индивидуальной окраски — они абсо

лютно не связаны с организмом и душой. Поскольку голос и интонации у невротика опираются на защитные слои напряжения, а не на солидное основание истинного чувства, то голос невротика часто дрожит.

Рот и губы при неврозе тоже часто вовлекаются в патологический (болезненный) процесс. Пациенты, прошедшие курс первичной терапии часто рассказывают, что до лечения ощущали напряжение в губах. Одна пациентка только после курса первичной терапии впервые в жизни ощутила свою верхнюю губу. До этого она всегда была онемевшей. Она рассказывала: «Наверное, это случилось потому, что в нашей семье родители все время твердили детям: «Не распускай верхнюю губу». По этому поводу я полагаю, что первичная боль отражается на всем нашем организме. Если человек злится, то губы его плотно сжимаются в тонкую нитку. Если чувство гнева длится долго, то и губы постоянно сохраняют такое положение.

После курса первичной терапии не только расслабляются мимические и жевательные мышцы, но и голос становится ниже. Вероятно это один из самых ярких признаков того, что данный пациент успешно прошел курс первичной терапии. Тонкоголосые, инфантильные женщины вновь обретают глубину и полноту своих голосов. Речь их становится богаче интонационно.

Речь невротика часто лишена интонационных нюансов, так как отражает состояние устойчивого напряжения. Один пациент говорил мне: «Я всегда говорил быстро и отрывисто, всегда речь моя шла от головы. Я никогда не говорил с чувством. Все это неимоверное давление изнутри оттесняло все чувства по кусочкам. Теперь я испытываю чувства и могу высказывать их». Вероятно выражение «поток слов» — очень подходящая аналогия, когда хотят сказать, что речь невротика — это сливная труба напряжения.

Пациент, который всегда говорил тихим голосом, сказал мне после окончания курса первичной терапии: «Я думал, что все вокруг меня очень маленькое. Мне постоянно чудилось, что откуда‑то я постоянно слышу громкий голос. Мне всегда не хватало духу заговорить громко». Еще один больной, который всю жизнь говорил в нос, сказал: «Всю жизнь я думал, что у меня

что‑то не в порядке с носом. Теперь мне кажется, что я всю жизнь хныкал, хотя и сам этого не замечал. Я всю жизнь пропускал свои чувства через ноздри, вместо того, чтобы открыто и честно высказывать свое отношение к разным вещам».

Один из показателей того, что речь может весьма точно отражать внутреннее «я», заключается в том, что если невротик представит себе, что говорит чужим голосом (то есть, лишившись привычной речевой защиты), то он часто испытывает тревогу. Именно по этой причине я на групповых занятиях иногда прошу пациентов «меняться» голосами.

Совершенно ясно, что я считаю речь невротика одним из его защитных механизмов. Человек, говорящий тихим голосом, скорее всего, лицедействует, стараясь едва слышными фразами привлекать к себе как можно меньше внимания; именно так он держит крышку над своим первичным криком.

Когда специалист по первичной психотерапии заставляет пациента с быстрой речью говорить медленнее, он заставляет последнего «испытывать боль», то есть, взламывает защитный механизм. Пока в душе пациента существует хранилище отрицаемых чувств, именно они окрашивают и формируют каждое слово, исходящее из уст невротика, уродуя заодно и его мимику и движения губ. Когда пациент выговаривается в течение первых часов психотерапии, мы наблюдаем, как именно работают его системы защиты. Здесь по меньшей мере «сама среда является важным сообщением».

Я думаю, что речь являет собой всего лишь одну из граней многообразных защитных действий личности. Когда мы обнаруживаем, что у пациента сюсюкающая, как у младенца, речь, то — как говорит мне личный опыт — мы часто обнаруживаем незрелость и в его сексуальных отношениях и инфантильность телосложения. Если вспомнить то, что писал выше, то можно сказать, что обнаружив расстройство в одном участке психики, нельзя ожидать, что он единственный, расстройство можно обнаружить во всех уголках организма. То же самое расстройство, которое мешает пациенту говорить в полный голос, может также мешать этому человеку испытывать оргазм.

Вот пример: мальчика постоянно критикуют и ругают за все, что бы он ни сказал или ни сделал, но при этом запрещают ему

возражать или иным способом выражать гнев и недовольство. Подавленный гнев остается и накапливается, придавая его лицу угрюмое выражение — оно становится все более угрюмым по мере того, как мальчик взрослеет, превращаясь в мужчину. Потом у него рождаются дети. Каждое произносимое отцом слово окрашено гневом и злобой, и таит угрозу в отношении ребенка. Ребенок подавляет все аспекты своего естественного поведения, лишь бы не будить в душе отца старый, пока уснувший вулкан. Ребенок начинает приглушать свою речь; движения его становятся ограниченными и скованными. Эта скованность может повлиять на многие функции организма, возможно, даже на процесс физического роста. Страх сказать что‑то не так и вызвать неукротимый гнев у отца, может привести к расстройствам речи. Каждое произнесенное слово он взвешивает, оценивая, какую опасность для него оно в себе таит. Результатом могут стать запинающаяся речь и заикание.

Один бывший заика так объяснил мне природу своих речевых расстройств: «На самом деле мое заикание было борьбой. Было такое чувство, что говорил «не я», и говорил только для того, чтобы не выпустить на волю мое истинное «я». Мне всегда приходилось тщательно подбирать слова с тех пор, как я научился говорить. Кончилось тем, что я мог произносить вслух только мысли моих родителей. Я начал говорить их словами. Я говорил только то, что они хотели слышать. Я словно прилипал к ним своим ртом. И пока мое настоящее «я» не сказало мне, что именно я чувствую, я мог спокойно жить и существовать с этим расстройством».

Этот человек ни разу не заикался, находясь в первичных состояниях, то есть, когда становился самим собой. Заикание представляет собой наглядное свидетельство конфликта между двумя ощущениями своего «я» и симптом, порожденным этим конфликтом.

То, что пациент не заикался, входя в первичное состояние, говорит о том, что чувства подавляются невротическими симптомами.