Книга Балтиморский блюз - Лаура Липман

— Прекрасный вид, — восхищенно произнес Джонатан. — Некоторые платят за этот пейзаж по две тысячи долларов в месяц, а тебе он достается почти бесплатно.

— О да. Я живу в сказке.

— Между прочим, так оно и есть. Я всегда тебе завидовал.

— Моей сказочной карьере? Моему богатству? — Тесс пыталась говорить весело, но похвалы Джонатана вызвали у нее приступ жалости к себе.

— Здесь твоя семья, ты здесь на своем месте. Я же в каком-то плане так и остался парнем с окраины. Я не знаю город так хорошо, как ты. У меня нет твоих возможностей.

— Зато у тебя есть талант, а это еще лучше.

— Иногда мне кажется, что все это фальшивка.

Это была знакомая тема — обратная сторона: Джонатан куксится, отдается во власть любым невротическим сомнениям и ждет от нее поддержки.

— Я до сих пор вспоминаю свой первый день на работе. Тогда я совсем не знал города, но делал вид, что знаю все. «Ну, конечно же, я был в Хопкинсе, приятель, там же Рассел Бейкер учился. Знаю это место как свои пять пальцев». Они отправили меня на пожар, а я его не нашел. Я, черт его дери, пропустил пятичасовую тревогу. Мне дали адрес, у меня была карта. Я видел дым, слышал рев машин, но найти этот чертов пожар так и не смог. Он был в одном из тех дурацких маленьких переулков по Фредерик-роуд, знаешь?

Тесс знала. В юго-западной части Балтимора было несколько таких переулков, где улицы исчезали, чтобы появиться вновь через пару кварталов. Многие служащие ее отца жили там, когда это место еще считалось не совсем респектабельным.

— Ник, литературный редактор, по телефону узнал больше, чем я на выезде, — продолжал Джонатан. — Он просто подергал за веревочки, обзвонил соседей. А когда я вернулся в офис с пустыми руками, он посмотрел на меня и сказал: «Отличная работа, Живчик». Все расхохотались. Он потом целых два года называл меня Живчиком. До самого закрытия газеты. Потом он пополнил собой ряды безработных, а я ушел в «Маяк».

— Я что-то такое припоминаю. Но мне всегда казалось, что это очень мило. Знаешь, такое беззлобное распекание.

— Уж поверь мне. Это было совсем не мило. Каждый день, идя на работу, я думаю о Нике и его «Живчике». — Джонатана передернуло. — На самом деле, мне уже пора в бой — только приму душ и выпью аспирин. Наверное, это будет первый раз за десять лет, когда кто-то появится в редакции «Маяка» с похмельем. Там половина — в анонимных алкоголиках. Остальные — люди семейные, у них нет возможности пить всю ночь.

— Да ладно тебе, посмотри правде в глаза. Газета «The Front Page» канула в Лету. Большинство журналистов мало чем отличаются от бюрократов, о которых пишут.

— Придержи язык, а то мне придется поссать с крыши и сделать вид, что улица — это река Чикаго, только чтобы доказать тебе, что дух старого таблоида жив.

Джонатан двинул ее кулаком в плечо. Ну почему все ее знакомые мужчины раздают ей такие вот дружеские тычки?

— У Джимми уже открыто, — сказала она, пытаясь придать голосу бодрость. — Не хочешь перекусить?

— Времени нет. Да я и не голоден.

Они вернулись в ее квартиру. Джонатан взял что-то из вещей и пулей слетел вниз по ступенькам. На бегу он насвистывал — фальшиво, но счастливо. Она смотрела ему вслед. Она-то чувствовала себя препаршиво и мечтала выспаться. Он сейчас должен забраться под одеяло, похмельный и несчастный, подумала Тесс. Ему должно быть также плохо, как мне.

А ей было действительно плохо. Ныл желудок, голова раскалывалась, а во рту стоял гадкий привкус. Мескаль и недосып, возможно, были причиной первых двух симптомов. Съеденная гусеница — третий. Она смутно помнила, как ела ее около трех утра. Это была ее идея, и винить тут некого. А еще ей было некого винить в том, что она, пусть и не очень сильно, ненавидела Джонатана за то, что он вот так несся сломя голову к своей головокружительной карьере.

Глава 18

Тесс смогла принять вертикальное положение только к полудню. Она сидела на дне ванной под струей горячей воды и пыталась понять, лучше ей от этого или хуже. Как в лотерее. Наконец, она собрала мокрые волосы в тугой хвост, потому что ей показалось, что давление от резинки снимает головную боль, и отправилась в судебный пресс-центр.

«Закон Фини, — предостерегала табличка на двери, — гласит: плохой редактор — это неудавшийся репортер. Но все самые худшие редакторы были хорошими репортерами».

Она толкнула дверь и увидела судебного репортера «Маяка», развалившегося в эргономичном кресле, с ногами на античной столешнице, которую ему удалось урвать благодаря знакомому смотрителю музея. Ухо его было прижато к телефонной трубке, в руках — компьютерная клавиатура, а во рту — целый пакет чипсов со сметаной и луком. Она чувствовала этот запах с другого конца комнаты.

— Мне наплевать, что ты им сказал в одиннадцать часов на бюджетном совещании, — протянул он, перемежая реплики чавканьем. — Видишь ли, к сожалению, все получилось не совсем так. Судья не понял, что тебе нужна простота и — как ты там говорил? — четкая и ясная нить повествования. Может, к тому времени, как ты соберешься на трехчасовое совещание по бюджету, тебе удастся все понять. Если нет, попытайся сделать это к четырехчасовому совещанию. Да ладно тебе, это не твоя вина. Ты редактор.

Он аккуратно положил трубку на рычаг. Если бы для Фини было обычным делом швырять телефонные трубки и повышать голос, его давно бы уже уволили за нарушение субординации. За это или за то, что он через день угрожал редакторам смертью. Но он настолько спокойно, почти дружелюбно наносил вербальные оскорбления своим боссам, что те думали, что он шутит. Они никогда и не догадывались или никогда не признавались, что догадываются, что презрение Фини было искренним.

Фини был прямой противоположностью своего кабинета — неопрятный, с вечно топорщащимися в разные стороны волосами и торчащей из штанов цвета хаки рубашкой. Он питался только тем, что можно было купить в радиусе пятидесяти ярдов от здания суда. Это установленное им самим ограничение гарантировало ему стабильную диету, состоящую из хот-догов, в результате чего к сорока годам к его худощавому тельцу добавилось заметное брюшко. Брился он раз в месяц, обычно в тот день, когда он подавал отчет о расходах. Он работал в газете больше трех лет, но большинство сотрудников не очень хорошо представляло себе, как он выглядит. И ему это нравилось.

— Дорогая Тесс! Чем могу быть полезен? Ты опять собираешься носиться здесь с мужским пиджаком на голове? К сожалению, мне не посчастливилось лицезреть эту картину, но в суде эта история стала притчей во языцех.

— В следующий раз я постараюсь предупредить тебя заранее. А сегодня я просто хочу выяснить, как можно вычислить индивидуального истца по асбесту.

— Что ты о нем знаешь?

— Это пожилой мужчина.

— Да уж, ты здорово сузила список подозреваемых. Я так полагаю, теперь ты скажешь, что он работает на судостроительной верфи.