Книга Дневник мотылька - Рейчел Кляйн

— Я принесла тебе шоколад и книжку, — прошептала я.

— Спасибо.

Я заметила, что на одеяле под рукой у Люси лежит нераскрытая книга. Это была «Джен Эйр» в бледно-зеленом переплете с золотыми буквами. Открыв книгу, я прочитала имя «Эрнесса Блох», выведенное черными, побуревшими от времени чернилами на усеянном кляксами заднем форзаце. Даже почерк ее был старомоден и чересчур формален: «Э» и «Б» изящно вытянулись вверх, зато остальные буковки были крошечными и почти неразборчивыми. Эта надпись напомнила мне о старых книгах из папиной библиотеки: давным-давно их покупали какие-то люди, ставили на них свои подписи и даже не задумывались о том, что станется с этими книгами после их смерти. Я любила рассматривать автографы и думать о первых владельцах этих книг, о том, как они перелистывали их и даже представить себе не могли, что однажды умрут и в конце концов к этим страницам прикоснутся мои руки.

— Эрнесса мне ее принесла. Но я так устала, что не могу читать. Книга такая тяжелая.

— Тебе не лучше?

— Чуть-чуть.

— Люси, Люси!

— Я не чувствую себя больной, — прошептала Люси. — Ничего у меня не болит. И не такое уж плохое состояние — эта слабость. Мне не страшно. Я только и делаю, что лежу и думаю о том, как дышу. Прислушиваюсь к тому, как дыхание вытекает из моих губ. Потом проходит минута, прежде чем я решаю сделать вдох. Вернее, не решаю…

Голос Люси замер. Мы обе молчали. Я еще не слышала от Люси таких речей. Они испугали меня. Когда комната погрузилась в темноту и я уже не могла различить лица Люси на фоне белой подушки, я дотянулась до прикроватного светильника и включила его. Свет был не яркий, но Люси отвернулась и заслонила глаза руками. Возле светильника стояли те самые цветы, которые я ей принесла. Из ярко-красных они превратились в розовые. И стебли, и листья утратили свой зеленый цвет, но не завяли.

— Что случилось с твоими цветами? — спросила я. — Они побледнели.

Я встала и заглянула в вазу, не могли ли краски как-то стечь в воду? Но вода была чиста.

— Я думаю, они умирают, — ответила Люси.

— Но вчера они были совсем свежими.

Тут звонок возвестил о начале тихого часа, и вошла медсестра. Я знала, что она не позволит мне остаться подольше, поцеловала Люси и ушла.

Уже на полпути я вспомнила, что шоколадки так и лежат у меня в кармане и книгу я тоже унесла. Как ужасно было оставлять Люси наедине с мыслями о каждом вдохе и выдохе.

4 февраля

Сил у Люси осталось только на то, чтобы дышать. Она слабеет, а Эрнесса становится все сильнее. Энергия Люси уходит на то, чтобы наполнить Эрнессу. Это ее пища. В лазарете Люси заставляют есть, но она тает на глазах, а Эрнесса обретает чудовищную силу. За обедом я наблюдала за ней. Она только гоняла еду по тарелке. И тем не менее Эрнесса пышет здоровьем. Мне необходимо держать ее подальше от Люси. Как хорошо, что медсестра никому не разрешает навещать ее подолгу.

5 февраля

Честно говоря, пока Люси в лазарете, я чувствую себя намного счастливее. Мне не приходится все время опекать ее. За меня это делает медсестра. Я люблю Люси, но жить рядом с ней стало очень утомительно. Это давно уже не приносит мне радости, кроме тех двух недель после зимних каникул. Но уже тогда все хорошее, что было между нами, оказалось для меня безвозвратно утрачено.

Последняя неделя прошла у меня удивительно спокойно. Я занималась на пианино по два часа в день, выполняла все домашние задания, дочитала второй том Пруста. Я могу вести дневник, когда мне вздумается. Все просто замечательно. Я хорошо сплю, не раздражаюсь. Чаще всего я одна или с Софией. Завтра мы с ней договорились прогуляться после ланча. Так здорово бродить вдоль больших домов с бассейнами, теннисными кортами и модными машинами, припаркованными рядом. В этих домах живут некоторые девчонки из дневной школы.

Вчера после уроков я встретила мистера Дэвиса, и мы с ним очень хорошо поговорили. Я все думала о его стихах и о том, как неожиданно они мне понравились. Я не чувствовала ни малейшей неловкости наедине с ним. Он спросил, что я сейчас читаю, и я ответила, что собираюсь прочесть всего Пруста.

— А «Дракулу» не хотите почитать? — спросил он. — С десяти лет обожаю эту книгу.

Наверное, лицо мое перекосила брезгливая гримаса.

— Честное слово, она ничуть не хуже Пруста и намного короче. Превосходнейший роман. Каждое слово на своем месте, ни убавить ни прибавить.

— Я больше не могу читать такие книги. Они испортили мне осень.

Мистер Дэвис казался таким растерянным, что я спохватилась:

— Ну, может быть, когда дочитаю Пруста.

Я рассказала ему об отцовском собрании сочинений Пруста, которое захватила из дому после каникул. Двенадцать томов выстроились у меня на столе: маленькие голубые книги в бирюзово-белых обложках. Я читаю их, потому что мне очень нравятся эти томики. Для меня очень важно, как книги выглядят, каковы они на ощупь. Настоящая книга — это старая книга, со своим особым запахом — запахом тронутых цвелью растений. А новых я не люблю.

Люблю читать папины книги, касаясь страниц, которых касался он. Здесь до сих пор сохранились невидимые отпечатки его пальцев. Иногда мама заговаривает о том, чтобы избавиться от всех его книг. Я заставила ее пообещать, что она сохранит папины книги для меня, и все же я ей не доверяю. Она запросто может проснуться однажды утром и, почувствовав, что больше не может оставаться с этими книгами под одной крышей, позвать кого-нибудь, чтобы их унесли прочь.

То, что ребенок, сидевший на диване, смотрел на нас, и ощущение, что его жена, разговаривая с Клэр, краем глаза наблюдала за мной, ужасно меня смущало. Для него это была игра, но я не могла успокоиться. И пусть Клэр даже не заикается о том, чтобы снова пойти к нему домой.

6 февраля

Я навещаю Люси каждый день. А сегодня (сегодня суббота) я была у нее после завтрака и собираюсь снова после нашей с Софией прогулки. Люси говорит, что ей не скучно одной и она не против еще побыть там. Я не знаю, как она проводит время. Когда бы я ни пришла, она лежит на кровати, глядя в потолок. Кажется, ей капельку лучше, хотя, на мой взгляд, она ничуть не изменилась. И у нее все время красные, как будто заплаканные глаза. Может быть, завтра ее выпишут. Сегодня я отнесла ей все учебники, за выходные она должна сделать хоть что-то из пропущенных домашних заданий. Конечно, отстала она безнадежно. После выписки ее на какое-то время освободят от физкультуры.

Я отдала ей шоколадки, но подозреваю, что она к ним не притронется. Раньше она жить не могла без шоколада и лакомилась им каждый день после уроков. София с ума сходила от зависти, что Люси может есть что захочет и в любом количестве без риска поправиться. Сейчас Люси говорит, что у нее плохой аппетит, но ее заставляют съедать все.