Книга Державы верные сыны - Владимир Бутенко

В конце мая, как велось исстари, за Черкасском, был разбит атаманский лагерь для смотра полков и судебных разбирательств. Съехались атаманы, есаулы и казаки с верховьев, с середины Дона и низовцы для улаживания споров, тяжб и полюбовного размежевания казачьих угодий.

Урядник Ремезов, избранный общим сходом в войсковой Совет старейшин, с раннего утра был на «бугре», как называли жители атаманский лагерь. Там полукругом были расставлены скамьи, крытые попонами, для почтенных вершителей междоусобий и гражданских проблем. В центре восседал войсковой атаман Семен Никитич Сулин, держа в правой руке насеку. Рядом – два писаря, войсковой казначей, полковники, войсковые старшины и старики. Челобитчики записывались загодя, и атаманский помощник, стоя у плетневой загородки, обнесенной вокруг судилищного места, выкликал страждущих по очереди. Рассмотрение жалоб и просьб не затягивалось, решения атаманским правлением и Советом старейшин принимались чаще всего в один день. Когда же возникали сомнения, поручалось кому-то из старейшин помирить спорщиков на месте. Такое непростое задание получил и Ремезов.

Ранним утром он верхом выехал в станицу Аютинскую, чтобы провести справедливое и окончательное размежевание ее земель и угодий станицы Бузликовской. Путь был недолог, и с взошедшим солнцем делижор был на месте. Сперва он выслушал аютинского атамана, утверждавшего, что граница проходила по середине займища, примыкающего к реке, что на кормовитом луге ранее паслись табуны обеих станиц, а теперь соседи решили оттяпать пастбище в свою пользу. Затем Илья Денисович подробно расспросил атамана Бузликовской. Тот божился, что никогда прежде аютинцы не гоняли лошадей в их угодья. Стало понятно, что супротивники оставались при своих интересах, как и сутки назад на разбирательстве в Черкасске.

Илья Денисович выехал с обеими делегациями в степь, приказав с каждой стороны определить по самому достойному и честному жителю станиц, представить для решения тех, кто возглавляет станичные Советы стариков. Заодно попросил взять с собой икону Николая Чудотворца, особо почитаемого донцами, и – Святое Евангелие.

Две верхоконные группы стали порознь на краю заливного луга. Делижор подозвал к себе стариков.

– Уважаемые старейшины! – внушительно обратился Илья Денисович. – Властью данной мне атаманом поручаю вам, единокровным донским казакам, с Божьей помочью решить спор между станицами на общую правду! Клянитесь на священной книге оба, берите икону и ступайте точно по той границе, какая завсегда была, обоюдно признаваемой.

Приехавший ранее Ремезова войсковой землемер-картовед, идя вслед за стариками, делал точные отметки в своем листе и указывал помощнику, где ставить дубовые заостренные вешки. Тяжба была прекращена на «общую правду»!

Атаманы, изрядно выпившие с давним знакомцем, делижором-урядником, вина, настропалились с ним обратно в Черкасск, где объявлена была под вечер редкая потеха – схватка калмыцких борцов. Издавна казацким делом считались кулачные бои и всевозможные конные состязания. Пристало донцу также в винопитии и стрельбе соперничать. А валяние-шатание друг друга воспринималось черкасцами как пустая забава. Для оной больше подходили инородцы, которые достигли в борьбе изрядного искусства. И на схватки их с большой охотой приходили смотреть не только казаки, но и особы женского пола. Такое послабление сделал им лично войсковой атаман!

Тысячное скопище черкасцев и в этот жаркий час разбавили броские наряды молодаек, старшинских жен, пожелавших поглазеть на сие прелюбопытное зрелище. Илья Денисович, пьяненько улыбаясь, потолкался с дружками, поискал супружницу, но так и не нашел. И лишь погодя вспомнил, что послал ее с девками на степной пай, возле донского берега, косить траву. Не пристало ему, немолодому казаку и члену Совета, косой махать. На то и есть они, бабы!

В изножии холма, где находился лагерь, расстелили большой персидский ковер, украшенный орнаментом и вязью арабских слов. Толпа оживленно наблюдала, как два дюжих калмыка сняли казачьи мундиры и остались в одних шароварах. Оба крутоплечи, загорелы, головы обриты до зеркального блеска. Устроитель борьбы, как принято правилами, приказал своим подручным обильно смазать торсы борцов жиром. Вокруг засмеялись, видя, что и тела стали отливать, как начищенные медные сковородки! Выше и мощней казался парень, ожидавший отправки в полк, а соперником его был усач, должно, служилый и бывалый соплеменник. Судья, тоже из приписных калмыцких казаков, понимающий в борьбе, ударил в бубен. Соперники, набычившись, кинулись друг на друга, помня, что победитель получит денежный приз. За каждого из них были поставлены заклады, и оттого желание взять верх вело их вперед с удвоенной силой!

Молодой богатырь крепко зажал противника руками и попытался швырнуть на спину, но тот выскользнул из объятий, как щука из накидки, вызвав шум и возгласы одобрения. Вновь смельчаки стали сближаться, и служилый броском схватил парня за ноги и опрокинул, норовя придавить лопатками к ковру. Но на сей раз не удалось удержать молодца на ковре. Ускользнул парень, и борьба возобновилась с новым ожесточением! Захваченный зрелищем, Илья Денисович криками подбадривал молодого калмыка, за которого переживал, как если бы это был его Леонтий…

Ратоборство силачей затягивалось, уступать никто не хотел. А закончилось оно неожиданно, – служилый попытался провести подсечку, но повредил ногу в колене. Судья объявил победителем молодца, чему пуще всех обрадовалась женская публика.

Домой приковылял Илья Денисович затемна. И растерялся, не обнаружив женщин. Такое своеволие было для него в диковинку. Казачья кровь, разгораясь, всё сильней приводила его в негодование. Он принялся нюхать табак, ворчать под нос и… крепко уснул, прислонившись головой к балясине крыльца…

День этот выдался облачным. По неоглядному степному простору, по донской долине, с лиловато-сталистой стремниной реки, кочевали причудливые тени, то скрывая солнце, то давая волю отвесным лучам. Косили с самого утра, проводив Илью Денисовича в станицу. Сперва, как водится, валки точно сами укладывались под косой, – коси коса, пока роса. Даже перешучивались, что так можно до обеда всю деляну смахнуть!

Но чем жарче становилось в степи, тем тяжелей работалось. Пырей, напоенный полой водой, с глянцевитыми метелками, вымахнул почти по пояс. Тут казацкая сильная рука на травяной стенке навихляется до изнеможения, а куда справиться женщинам?

Благо, сенокос правили на наделах одни лишь казачки, и можно было сбросить верхнюю одежду и остаться в исподних рубахах. Но и они, мокрые от пота, мало спасали от изматывающего июньского зноя. Устинья Филимоновна, превзошедшая в косьбе науку, недаром заставляла дочь и жиличку срывать по дороге широкие лопухи. В минуты короткого роздыха только под ними и удавалось прятать головы. Мучила жажда, но Устинья Филимоновна разрешала пить лишь по глоточкам. С детства помнила поговорку: вода на траве траву валит, вода на губах – самого косца.

Неподалеку от пая Ремезовых был затравевший лан родственников их, Зубцовых, и вместе со взрослыми выехали в степь и двое мальчишек-близнецов. Они, белобрысые и шустрые, пасли распряженных лошадей, гоняли их к Дону купать и поить. И всякий раз проносились мимо галопом, с громкими криками. Мерджан, обычно сдержанная, увидев, как мчались к спуску сорванцы, по всему, что-то приметила. Она положила косу на землю и перешла межу, направляясь к матери сорвиголов.