Книга Звенья разорванной цепи - Алла Бегунова

Якоб-Георг фон Рейнеке, поклонившись, передал действительному тайному советнику два пакета. Один — со своими документами, второй — с посланиями из столицы и от светлейшего князя Потемкина-Таврического. Голицын положил их на письменный стол и приказал лакею подать кофе. Затем они сели за небольшой круглый столик, который стоял у окна. Дмитрий Михайлович приступил к обычным расспросам: как доехали путешественники, где пока остановились, каковы последние новости из России.

Надворный советник рассказывал все ровным, негромким голосом, подробно и обстоятельно. Его красавица-жена молчала и только улыбалась. Князь даже подумал, будто она плохо понимает по-русски. Для проверки данного предположения он персонально к ней обратился с вопросом о вечернем туалете, необходимом для приема в Хофбурге, то есть императорском дворце. Она ответила довольно связно и без малейшего акцента.

Теперь курская дворянка кокетливо посматривала на шестидесятивосьмилетнего Дмитрия Михайловича и размышляла о своем. Конечно, князь Голицын — один из замечательных представителей старинной русской аристократии. Его далекий предок получил прозвище «Голица» за привычку носить на одной руке желтую перчатку. Постепенно прозвище превратилось в фамилию. В 1510 году он удостоился сана боярина, затем — воеводы Большого полка, и ходил с армией в походы против поляков, казанских и крымских татар. Таланты Голицыных по большей части лежали в области военной. Ярким примером тому являлся отец посла, храбрый генерал-фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын, сподвижник царя Петра, участник многих сражений Северной войны, в том числе — битвы при Полтаве, где он командовал двумя гвардейскими полками — Преображенским и Семеновским.

Государыня Екатерина Алексеевна, утвердившись на российском престоле, открыла другую эпоху. В цене оказалось классическое европейское образование, хорошие манеры, любовь к искусству и литературе. Новое поколение князей Голицыных легко попало в фавор к самодержице. Учиться они поехали в Германию, Францию и Голландию. Потом переписывались с профессорами тамошних университетов, с писателями, с просветителями, издававшими энциклопедии и словари, с художниками, чьи творения украшали королевские дворцы и знаменитые картинные галереи…

Галантен, обходителен, приветлив был екатерининский вельможа князь Дмитрий Михайлович, и Аржанова слушала его с интересом. Теперь он говорил о ситуации в Вене. Никогда прежде столица Придунайской монархии не жила столь скудно, печально, однообразно. Месяц назад Иосиф Второй отменил регулярные балы в Хофбурге, которые обычно собирали две-три тысячи человек из разных сословий. Беспорядки в Венгрии, где дворянство единодушно выступило против реформ императора, отрицательно повлияли на торговый оборот венских коммерсантов. Население Нидерландов, поддавшись на уговоры местных феодалов и клерикалов, не соглашалось на отмену прежних своих вольностей и коренную перестройку работы государственных учреждений.

«Нет, — думала Флора, допивая кофе в «готическом кабинете», — версия Потемкина-Таврического о том, что австрийцы каким-то хитрым способом перетянули на свою сторону действительного тайного советника, пока подтверждения не находит…»

Иноземцам нечем прельстить русского аристократа. Во-первых, нет у них таких денег, чтобы подкупить нашего барина, владеющего тысячами крепостных душ и сотнями гектаров плодороднейшей земли. Во-вторых, жизнь его в родовом поместье под Москвой была спокойна и благоустроена, как и нынче жизнь на вилле «Predighgstuhl». В-третьих, он не играл в карты и не делал долгов. Также он — не прелюбодей и сохраняет верность законной супруге, урожденной княгине Екатерине Кантемир, камер-фрейлине царицы, хотя детей, к обоюдному их огорчению, Господь Бог им не дал. Так что обычные зацепки спецслужб в данном случае не сработают…

Между тем официальный визит подходил к концу. Князь Голицын неожиданно для супругов фон Рейнеке привнес в беседу совершенно не обычную тему.

— Не знаю, нравится ли вам живопись, любезная Лора Карловна, — обратился он к курской дворянке, — но хочу предложить вашему вниманию коллекцию полотен французских художников начала сего века. Она находится по соседству, в малой гостиной.

— С удовольствием посмотрю, ваше сиятельство! — согласилась Анастасия.

Посол открыл боковую дверь в «готическом кабинете» и жестом пригласил их следовать за собой. Они очутились в уютном зале с двумя рядами окон, довольно светлом и просторном. Картины висели в простенках и были отлично видны даже при естественном освещении.

— Может быть, — сказал Голицын, — вам известны какие-нибудь имена?

— Безусловно, ваше сиятельство. Более всего трогают мое сердце работы Антуана Ватто.

— Ах, боже мой! Я так и знал! — воскликнул Дмитрий Михайлович. — Сразу видно, вы — человек чувствительный. Ватто — это для нас, прекраснодушных романтиков…

Сначала они остановились перед небольшой картиной в золоченой багетовой раме, и вправду, принадлежавшей кисти Антуана Ватто. Она изображала пасторальную сценку: три прелестных дамы в коричневом, бежевом и белом платьях и два кавалера посреди буйно разросшегося сада, на фоне античных развалин.

— Какой необыкновенный колорит! А фигуры?.. Они кажутся живыми, не так ли, ваше сиятельство? — заговорила Анастасия.

— Признаюсь, меня больше восхищает дама в центре композиции, — ответил старый вельможа. — Драпировка на ее платье написана с непревзойденным мастерством.

— Согласна, ваше сиятельство! Игра света и тени здесь создает ощущение объема. Складки делаются как бы выпуклыми. Хочется коснуться их рукой.

— Да-да, — ласково улыбнулся ей действительный тайный советник. — Таков талант французского художника…

Якоб-Георг с удивлением слушал их беседу. Надворный советник и не предполагал, будто Флора, непреклонная и суровая воительница, может тонко разбираться в искусстве. Между тем познания княгини Мещерской зиждились на прочной основе. Сама государыня дважды позволила ей посетить Малый Эрмитаж и познакомиться с царской коллекцией. Западно-европейская живопись XV — XVII веков была там представлена достаточно широко.

Кроме творения Ватто, князь, тронутый столь искренним интересом Лоры фон Рейнеке, показал ей полотна Жака Оноре Фрагонара, Николя Пуссена и Клода Желле. Он приобрел их в Париже, где с осени 1759 до весны 1761 года исполнял обязанности посла Российской империи. Картины продавались на аукционе. Их цена показалась Голицыну низкой до смешного. Теперь, спустя четверть века, они стоили раза в три дороже. Но Дмитрий Михайлович не собирался их продавать, хотя некоторые австрийские вельможи о том его просили.

— Послезавтра, в четверг, у меня в гостях будут венские мастера живописного цеха, — сказал князь на прощание своим гостям. — Их немного, человек десять-двенадцать. Среди них — мой давний знакомый, придворный художник Его Величества Мартин ван Мейтен. Приходите и вы, господин фон Рейнеке, вместе с вашей очаровательной супругой.

Приглашение начальника равняется приказу. Замысел посол имел вполне определенный. В его артистическом салоне давно не хватало некой «изюминки». Женщина, пусть не юная, но невероятно привлекательная, к тому же — жена российского дипломата, отлично разбирающаяся в искусстве, может с успехом исполнить данную роль. Кто знает, вдруг на непринужденные «голицынские» вечера, теперь украшенные сей примечательной особой, и залетит какая-нибудь редкая, прежде не попадавшая в поле зрения нашего посольства чудо-птица…