Книга Ассасины - Виталий Гладкий

Но Ярилке это было неинтересно. Самые ценные куски алатырь-камня лежали на дне, там, где было глубоко, и подросток смело бросался в волны, ныряя до тех пор, пока губы становились синими, а тело покрывалось пупырышками.

Он находил такие большие и красивые камни, что многие ему завидовали. Но почти все забирал вождь племени – в общую копилку; так было заведено. А Ярилке и Вощате доставались крохи. Однако и этого хватало, чтобы купить необходимые на зиму припасы, в основном дорогую соль и хлеб. Мясо они с дедом сами добывали, а заморские приправы им заменяли разные местные травки и коренья.

Вилк вдруг вспомнил слова деда: «Будешь в Винете, найди старого человека по имени Беловод, если он, конечно, еще жив. Передай ему от меня привет и этот камень. А еще спросишь Беловода, где можно продать остальные наши камни, чтобы за них дали настоящую цену, без обману. Купишь мне на торге добрых стрел и крючков для рыбной ловли. А если хватит денег, то неплохо бы и сеть прикупить…».

Долго искать не пришлось – в Винете многие знали Беловода. Первый же малец привел его к небольшому, но красивому домику, и, что удивительно, сложенному из бревен, – такие строения были в городе редкостью. В основном здания были кирпичными, а некоторые – более старые – сделаны из дикого камня. Ярилко дернул за цепочку и где-то в глубине строения раздался мелодичный звон (дергать за цепочку ему посоветовал мальчик).

Спустя какое-то время – Вилк уже подумал, что в доме никого нет – раздалось стариковское кряхтение, и хрипловатый голос спросил:

– Кто там?

– Ярилко… – У оробевшего юноши старое имя вырвалось само по себе.

– Важный гость… – сказано было с насмешкой, будто юного руса могли видеть сквозь стены.

Дверь отворилась и на пороге встал еще крепкий старик, очень похожий на деда Вощату, если бы не «городская» – дорогая – одежда и не большой крест, видневшийся из-под шелковой рубахи в распахнутом вороте. Похоже, старик отдыхал после сытного обеда – время было полуденное.

– Ну и кто ты? – осмотрев юношу с головы до ног, спросил старик.

– Ярилко…

– Это я уже слышал. Какого роду-племени будешь?

– Внук я… деда Вощаты.

– Вощаты?! – Старик изменился в лице. – Этого отступника от истинной веры?! Надо же, еще жив, оказывается…

– Простите, что я вас побеспокоил… – К Вилку неожиданно вернулись выдержка и хладнокровие, которым он был обязан Мораву. – Всего вам доброго.

Он поклонился – слегка кивнул – и уже намеревался уйти, но тут старик окликнул его:

– Постой! Какие мы гордые… Входи, коль стоишь на пороге. Негоже мне так с родственником обращаться.

Родственником? Насчет родственников дед ничего не говорил. Ярилко спросил:

– Вы Беловод?

– А то кто же… Заходи, не торчи под дверью, как столб. Вишь, какой вымахал. В нашем роду таких богатырей еще не было.

Юноша заколебался, но все-таки прошел внутрь дома, обставленного с немыслимой для русов роскошью. Здесь были и диванчики мягкие, и сарацинские ковры, и диковинные креслица с резными спинками, и шелковые занавеси на окнах, а в большой комнате, куда завел старик юного руса, горел камин – неожиданно подул холодный сырой ветер из севера и стало прохладно. В Вендском заливе иногда бывало, что и среди лета вместо дождя идет снег. Но непогода долго не держалась – обычно два-три дня.

– Садись, – указал Беловод на диванчик. – Рассказывай.

– А что рассказывать? – буркнул Ярилко.

– То, что наказал Вощата.

– Привет вам передавал…

– Нужны мне его приветы… – Старик насупил брови.

– И подарок. Вот… – Юноша достал из сумки, висевшей у пояса, большой кусок алатырь-камня, завернутый в кусок холстины.

– Ну-ка, ну-ка… – оживился Беловод. – Вишь ты! – восхитился он, взяв камень в руки. – Какая красота! А что там внутри?

– Стрекоза. Такие камни самые ценные.

– Знаю, знаю… – Старик осторожно положил алатырь-камень на низенький столик с гнутыми резными ножками. – А ты, поди, голоден?

– Нет! – резче, чем следовало, ответил юный рус.

– Врать нехорошо. Тем более – старшим, да еще и родственникам. Пойдем, я накормлю тебя.

Больше отнекиваться Ярилко не стал. Его молодой организм и впрямь требовал чего-нибудь посущественней, чем тот харч, которым Рогволд снабдил гридней в дорогу. Поэтому он с большим удовольствием умял добрый кусок жареного мяса, запивая его пивом, и съел небольшую ковригу удивительно вкусного и мягкого хлеба. Про Винету всегда ходили слухи, что хлеб здесь совсем другой, нежели у остальных народов, населяющих берега Вендского залива – белый и вкусный. И его здесь так много, что им даже щели в стенах затыкают. Но последнее утверждение, похоже, было неправдой – какие щели могут быть в добротных кирпичных домах?

– Наелся? А теперь рассказывай.

Сытный обед совсем расслабил юношу, и он, неожиданно для себя, поведал все, что знал, – и про деда, и про отца, и про мать. Заканчивая свое повествование, он осекся на последней фразе, глянув на Беловода, – глаза старика были полны влаги, и казалось, что он вот-вот заплачет.

– Ты это… не обращай внимания… – Беловод быстро вышел, а когда вернулся, то глаза его уже были сухими, только лицо стало печальным и задумчивым.

– Дед твой не говорил, что мы родные братья? – спросил Беловод.

– Нет.

– И почему он бежал из Винеты, тоже не рассказывал?

– Не рассказывал…

– Впрочем, это неважно… Прошли годы и все расставили по своим местам. Так решил Господь.

– А все-таки, почему деда ушел из города? – решился Ярилко задать этот важный для него вопрос.

Беловод внимательно посмотрел на юношу, немного помолчал, а затем ответил:

– В те далекие годы христиан в Винете убивали, как диких зверей. А мы приняли крещение и выросли в вере византийской. Приходилось жить в Винете и таиться. Однажды в пылу откровенности он начал убеждать своего лучшего друга-язычника, что наша вера – самая лучшая. Тот не ожидал, что Вощата – христианин, и между ними завязалась драка. Так уж вышло, что Вощата ударил его сильнее, чем следовало… Пришлось ему уходить из города – за убийство в Винете не платят виру[84], как в других землях. Око за око, зуб за зуб – таков закон. Он бежал, а на нашу семью обрушились большие беды. Отца и мать казнили, узнав на допросе, что они христиане, а меня, недоросля, отдали в чужую семью. Но веру свою я все равно сберег!