Книга Не считая собаки - Конни Уиллис

Сирил плюхнулся на землю и захрапел.

– Если бы он немедленно не вскочил на ноги и не откинул забрало, демонстрируя воинам, что цел и невредим, не видать ему победы. Как вписывается этот факт в оверфорсовскую теорию? Никак! Потому что историю движут личности, и порукой тому второй критический момент битвы при Гастингсе…

Прошел целый час, прежде чем они наконец выколотили трубки и отправились к лодке. Теренс вдруг вернулся с полпути.

– Оставьте-ка вы лучше фонарь себе, раз спите на берегу.

– Ничего страшного, обойдусь, – заверил я. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Он помахал мне рукой и двинулся обратно к лодке, декламируя: – «Ночь – время отдыха. Как сладостно от сонма дневных забот укрыться звездным покрывалом»[23].

Да, было бы неплохо, но сперва надо отыскать Принцессу. Я уселся на поляне, дожидаясь, пока остальные заснут, и стараясь не думать о том, что каждая секунда отсутствия кошки умножает число непредсказуемых последствий в геометрической прогрессии.

Она может попасться в лапы волку. В викторианской Англии водились волки? Или ее утащит к себе какая-нибудь старушка. Или подберет проходящая лодка.

Шлюзы сейчас закрыты, успокаивал я сам себя, и потом, это всего лишь кошка. Ну какую роль может сыграть в истории животное?

Вообще-то существенную. Взять хотя бы коня Александра Македонского Буцефала и «маленького джентльмена в черном бархатном фраке» – крота, о чью нору споткнулась лошадь Вильгельма III. А Ричард III, суливший при Босворте полцарства за коня? А корова миссис О’Лири[24]? А кот Дика Виттингтона?

Выждав полчаса, я осторожно зажег фонарь. Потом вытащил припрятанные консервные банки из кустов и открывалку из кармана. И начал откупоривать.

Это ведь точно консервный нож. Теренс сказал. Он вскрыл им банку с персиками. Я потыкал в крышку концом ятагана, потом лезвием. Потом противоположным, закругленным концом.

Между ними имелся зазор. Возможно, одна часть цепляется за край банки и служит рычагом? Или ее нужно вонзать в банку сбоку? Или со стороны дна? А может, я просто держу открывалку не тем концом, и ятаган – это как раз ручка?

Нет, определенно нет. Зажав порез, я принялся шарить в ранце в поисках платка.

Ладно, будем рассуждать логически. Логичнее всего протыкать банку острием ятагана. Причем со стороны крышки. Возможно, в крышке есть какая-то специальная выемка. Я обследовал крышку – ничего похожего.

– Зачем викторианцы так все усложняли? – пожаловался я, и тут у ближней кромки поляны что-то блеснуло. – Принцесса Арджуманд? – позвал я шепотом, поднимая фонарь.

Да, хоть тут память меня не подвела: кошачьи глаза действительно светятся в темноте. Из кустов на меня смотрели два желтых огня.

– Сюда, киса… – Я поманил ее горбушкой и почмокал губами. – Я тебе вкусненькое припас. Иди сюда.

Желтые огни моргнули и пропали. Я сунул горбушку в карман и начал подкрадываться к кромке.

– Сюда, киса. Я отвезу тебя домой. Ты же хочешь домой?

Тишина. Ну, не совсем тишина. Лягушки квакали, листья шелестели, а Темза плескалась – но ничего похожего на кошку. Какие звуки издают кошки? Поскольку все виденные мной представители кошачьих только и делали, что спали, с ответом я затруднялся. Очевидно, мяукающие. Кошки ведь мяукают.

– Мяу, – произнес я, раздвигая ветки и заглядывая под кусты. – Иди сюда, киса. Ты ведь не хочешь рушить пространственно-временной континуум? Мяу-мяу.

Снова блеснули глаза, на дальнем краю рощицы. Я начал пробираться туда, рассыпая хлебные крошки по дороге.

– Мяу! – позвал я, плавно покачивая фонарем. – Принцесса Арджуманд?

Я чуть не споткнулся о Сирила, который радостно вилял всей своей филейной частью.

– Марш назад охранять хозяйский сон, – прошипел я. – Только тебя здесь не хватало!

Сирил немедленно уткнулся приплюснутой мордой в землю и принялся нюхать, выписывая круги.

– Нет! Ты не ищейка! У тебя даже носа нет. Иди в лодку. – Я решительно указал ему на берег.

Сирил перестал нюхать и посмотрел на меня красными, как у матерого бладхаунда, глазами. В них отчетливо читалось: «Ну пожалуйста!»

– Нет, – твердо ответил я. – Кошки не любят собак.

Сирил снова прижался брылями к земле и усердно засопел.

– Хорошо, хорошо, пойдем. – Я понял, что сопротивляться бесполезно. – Только от меня ни на шаг.

Я вернулся на поляну, налил сливок в блюдце, взял веревку и спички. Сирил с интересом наблюдал.

– Охота началась, Ватсон, – возвестил я, поднимая фонарь повыше. И мы устремились в неизвестность.

В темноте к плеску, шелесту и кваканью примешивались какие-то скользящие шорохи, уханье и стрекот. Поднимался ветер, и я прикрыл фонарь рукой, только теперь по достоинству оценив такое гениальное изобретение, как карманный фонарик. Как удобно, когда есть яркий направленный луч… Фонарь же я мог лишь поднимать и опускать, он давал пятно теплого рассеянного света, за пределами которого темнота, кажется, сгущалась еще сильнее.

Время от времени я звал: «Принцесса Арджуманд!», и «Сюда, киса!», и «Ау!» Я сыпал хлебные крошки и устраивал засаду на подходящего вида кусты, ставя перед ними блюдечко со сливками.

Ничего. Ни желтых огней, ни мяуканья. Становилось все темнее, пахло сыростью – неужели и впрямь дождь намечается?

– Чуешь ее, Сирил?

Мы пошлепали дальше. Рощица, вполне приветливая днем, превратилась в дремучий лес, состоящий сплошь из бурелома, колючек и зловещих когтистых ветвей. Кошка может прятаться где угодно.

Вон там! У реки! Что-то белое…

– Сюда, Сирил, – прошептал я, сворачивая к берегу.

Снова мелькнуло – в камышах, не двигается. Может, спит?

– Принцесса Арджуманд? – позвал я, раздвигая камыши. – Вот ты где, безобразница…

У белого комка вдруг выросла длинная гибкая шея.

– Га-а-а! – заклекотал он, шумно хлопая исполинскими крыльями.

Я выронил блюдце.

– Это лебедь, – зачем-то констатировал я очевидное. Лебедь. Белоснежное украшение Темзы, царственно скользящее по темной глади. – Всегда мечтал увидеть своими глазами, – признался я Сирилу.

Сирила рядом не было.

– Га-а-а-а! – возмущенный бесцеремонной побудкой, гаркнул лебедь, расправляя крылья во всю их необъятную ширь.

– Прости, – извинился я, отступая. – Принял за кошку.