Книга Возвращение - Хокан Нессер

– Через час, – сказал он и посмотрел на часы. – Я сам пройдусь до церкви… Дорога как раз спускается вниз, так что должно быть нетрудно.

– Может быть, лучше все-таки я… – попытался было Мюнстер, но комиссар в раздражении не дал ему закончить:

– Прекрати нудить, интендант! Мне уже это надоело. Если я не приду к церкви до половины одиннадцатого, можешь приехать меня проведать!

– Хорошо, – согласился Мюнстер. – Будьте осторожны.

– А теперь исчезни, – попросил Ван Вейтерен. – Кстати, дверь открыта?

– Ключ висит на гвоздике за водосточной трубой. Справа.

– Спасибо.

Мюнстер снова сел за руль, с трудом развернулся на узкой дороге и направился через лес к деревне.

«Надо же, – подумал он. – Мы отдали этому месту часов сто. Но я не особенно удивлюсь, если ВВ найдет что-то, что мы пропустили.

Даже вообще не удивлюсь».

Ван Вейтерен стоял у дороги, пока белая «ауди» Мюнстера не скрылась за деревьями. Только после этого он пролез через изгородь в «Густую тень».

Там, несомненно, царила разруха. Он сунул в рот две зубочистки и начал осматриваться. Попробовал обойти вокруг дома, но был вынужден отказаться от этой затеи, когда оказался по шею в крапиве. «Ну и ладно, – подумал он. – Не так уж трудно представить себе, как все это выглядело когда-то…» Этот участок, скорее всего, освоили в середине прошлого века – распахали плугом и разборонили с колоссальным трудом и заботой. А теперь сюда, и давно уже, снова наступает природа. Молодая поросль берез и осин забивает большинство фруктовых деревьев; камни фундамента, подвала и стен дома поросли мхом, а большой сарай, который, видимо, и служил легендарным курятником, вряд ли простоит много лет. Чувствуется, что граница преодолена, то есть та грань, за которой уже не отнять у природы то, что она завоевала.

По крайней мере, это не под силу одинокому бедняге – хозяину.

«Густая тень»?

Какое пророческое название… Это легко утверждать, имея в руках ответы. Он нашел ключ и не без труда открыл дверь. Пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой о притолоку – высота потолка только-только позволяла выпрямиться. Он вспомнил, как читал в газетах о том, что за последние сто лет средний рост людей увеличился. С его ростом сто восемьдесят пять сантиметров он, наверное, казался бы гигантом в прошлом веке, когда строили этот дом.

На первом этаже располагались две комнаты и кухня. Лестница из маленькой прихожей вела на чердак, заваленный старыми газетами, ящиками, сломанной мебелью и другим хламом. Под балками крыши чувствовался слабый запах сажи и нагретой солнцем пыли. Он пару раз чихнул. Вернулся обратно в кухню. Потрогал чугунную печь, как будто ждал, что она окажется теплой. Взглянул на плохие репродукции почти таких же плохих пейзажей. Прошел в гостиную. Два разбитых оконных стекла. Сундук. Стол с четырьмя неодинаковыми стульями. Диван и телевизор пятидесятых годов. Покосившийся книжный шкаф с книгами, большинство из которых дешевые детективы и приключенческие романы. На стене справа от камина – зеркало и черно-белая фотография в раме, на которой бегун натягивает финишную ленту. Лицо его выражает страдание. На грани пытки. Сначала он подумал, что это сам Верхавен, но, подойдя ближе, прочитал надпись и узнал его: Эмиль Затопек[6]. Чешская звезда. Мазохист. Побеждающий боль.

Неужели это идеал Верхавена?

Или просто его современник? Затопек был королем легкой атлетики начала пятидесятых годов, если он не ошибался. Или хотя бы одним из них.

Он вышел из гостиной и, переступив порог спальни, остановился у двуспальной кровати, которая, несмотря на свои довольно скромные размеры, занимала почти все помещение.

И все-таки двуспальная кровать? Ну да, у Верхавена время от времени были женщины. И можно предположить, что не все они убиты. Или все?

– Это здесь ты лег спать? – пробормотал Ван Вейтерен, доставая новую зубочистку. – Смог ты спокойно поспать одну ночь или он не позволил тебе даже этого?

Комиссар вышел из спальни.

«Черт возьми, что я здесь делаю? – подумал он вдруг. – Что я смогу найти здесь, просто рассматривая эти вещи?.. Если мне даже и удастся понять, кем был Верхавен на самом деле, это ни на йоту не приблизит меня к ответу на вопрос».

То есть на вопрос: кто его убил?

Внезапно комиссара настигла усталость, и он присел за кухонный стол. Закрыл глаза и увидел желтые круги, которые бежали справа налево. Всегда они бегут справа налево, интересно, почему это. Его предупреждали о возможности подобных приступов слабости, но что они так предательски будут валить с ног, этого он как-то не ожидал.

Он положил голову на ладони. Черт, нельзя думать о чем-то серьезном, если нет ясности в голове, как говорит Рейнхарт. Лучше просто целиком отключиться, иначе ничего хорошего не выйдет, только дерьмо.

«Какая некрасивая клеенка, – подумал Ван Вейтерен, снова открыв глаза. – Но почему-то она мне что-то напоминает. Может быть, у тетушки К. была такая летом в начале пятидесятых?»

Там, в домике-лодке, где под полом можно было слышать плеск волн? Довольно далеко от «Густой тени» и в пространстве, и во времени; кажется, это было, как раз когда Верхавен ушел от своего отца в Каустине и отправился покорять мир.

Сорок лет назад или что-то около того.

А потом все пошло как пошло.

«Жизнь, – подумал Ван Вейтерен. – Какая чертовски непредсказуемая вещь!»

Или это было предсказуемо? Как там обстояло дело с линиями и сплетениями?

Предопределенность?

Мюнстер оперся о старый могильный камень и посмотрел на часы.

Без нескольких минут десять. Внутренний голос настойчиво требовал срочно сесть в машину и немедленно отправиться в «Густую тень». Комиссар уже больше получаса находился там один – после операции, слабый и неокрепший; конечно, очень безответственно оставить его там без присмотра.

Но с другой стороны, Ван Вейтерен собирался провести наедине с его величеством самим собой около часа и сам ограничил время размышлений до половины одиннадцатого. Приходится выбирать между тем, чтобы приехать слишком рано или слишком поздно. Подлое предательство, без сомнения, но зато в случае если он соблюдет установленную комиссаром временную границу, то последний хотя бы не наорет на него за то, что он нарушил его священную думу. А если действительно окажется, что он лежит там где-нибудь посреди хлама вверх тормашками?.. Но все же лучше явиться ангелом-спасителем, чем нежданным нарушителем спокойствия.

Так думал интендант Мюнстер, закрыв глаза. Со стороны церкви доносился монотонный звон колоколов, призывающих к воскресной проповеди. Вскоре показалась и паства – около двадцати благочестивых душ через равные промежутки времени шуршали по свежевычищенной граблями дорожке и переступали порог церкви, где их лично встречал их пастырь, протягивая каждому руку и слащаво улыбаясь. Мюнстер попытался остаться незаметным, но прелат, естественно, сразу просверлил его зовущим взглядом. Кто он такой, чтобы оставаться за воротами храма?