Книга Навеки Элис - Лайза Дженова

«Что?»

Она оглядела помещение: столешница из черного гранита, шкафчики из березы, белый кафельный пол, окно над раковиной, посудомоечная машина справа от раковины, двойная плита. Стоп, разве у нее двойная плита? И тогда она впервые обратила внимание на холодильник. На дверце коллаж из прикрепленных магнитами фотографий: Лорэн, муж Лорэн, кот Лорэн и дети, которых Элис не смогла опознать.

— О Лорэн, ты только посмотри, что я натворила на твоей кухне! Я помогу все поставить на место.

— Все хорошо, Элис. Ты в порядке?

— Нет, вообще-то нет.

Ей хотелось убежать домой, на свою кухню. Могут они просто забыть о том, что случилось? Надо ли ей прямо сейчас начинать разговор о своей болезни? Она ненавидела разговаривать о своей болезни.

Элис попыталась понять это по лицу Лорэн. Та была сбита с толку и напугана. По ее лицу было видно, что она думает: «Элис, наверное, сошла с ума». Элис закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— У меня болезнь Альцгеймера.

Она открыла глаза. Выражение лица Лорэн не изменилось.

Теперь каждый раз, заходя в кухню, она смотрела на холодильник, просто чтобы быть уверенной. Фотографий Лорэн нет. Она в нужном доме. На случай если холодильника окажется недостаточно, Джон написал большими печатными буквами записку и прикрепил ее магнитом к холодильнику.

ЭЛИС.

БЕЗ МЕНЯ НЕ БЕГАЙ.

МОЙ СОТОВЫЙ: 617-555-1122

АННА: 617-555-1123

ТОМ: 617-555-1124

Джон заставил ее пообещать не бегать без него. Она поклялась, что не будет. Конечно, она могла об этом забыть.

В любом случае, ее лодыжка пока не позволяла ей нарушить обещание. На прошлой неделе, сходя с тротуара, она подвернула ногу. Пространственное восприятие стало ее подводить. Иногда предметы казались ближе, или дальше, или вообще совсем не там, где были на самом деле. Ей пришлось проверить зрение. Зрение было прекрасное. У нее глаза двадцатилетней женщины. Проблема была не с роговицей, хрусталиками или сетчаткой — она скрывалась там, где обрабатывалась визуальная информация. Где-то в затылочной части коры головного мозга, как сказал Джон. Очевидно, у нее глаза студентки колледжа и кора головного мозга восьмидесятилетней женщины.

Никаких пробежек без Джона. Она может потеряться или пострадать физически. Но раньше она тоже не бегала без Джона. Он часто бывал в разъездах, а когда оставался в городе, уходил в Гарвард рано утром и работал там допоздна. А ко времени возвращения был слишком измотан. Ее пробежки зависели от него, она это ненавидела, особенно с тех пор, как на него нельзя было положиться.

Она взяла телефон и набрала номер с холодильника.

— Да?

— Мы будем сегодня бегать? — спросила она.

— Не знаю, может быть, у меня встреча. Я тебе перезвоню, — сказал Джон.

— Мне действительно необходимо пойти на пробежку.

— Я позвоню тебе позже.

— Когда?

— Когда смогу.

— Хорошо.

Она повесила трубку, посмотрела в окно, потом на кроссовки на ногах. Стянула их и бросила в стену.

Она устала быть разумной и понимающей. Он должен работать. Но почему он не понимает, что ей нужно бегать? Если такая простая вещь, как регулярные физические упражнения, действительно противостоят прогрессированию ее болезни, значит, ей надо бегать как можно чаще. Не исключено, что каждый раз, когда он говорит «не сегодня», она теряет нейроны, которые могла бы сохранить. Умирание набирает скорость по искусственным причинам. Джон убивает ее.

Она снова взяла телефон.

— Что? — тихо и раздраженно спросил Джон.

— Пообещай, что мы будем сегодня бегать.

— Простите, я быстро, — сказал он кому-то еще. — Пожалуйста, Элис, давай я перезвоню тебе после того, как закончится эта встреча.

— Сегодня мне необходима пробежка.

— Я пока не знаю, когда закончу работать.

— И?

— Поэтому я считаю, что нам следует купить тебе тренажер.

— Да пошел ты! — И она повесила трубку.

Она допускала, что это не было проявлением понимания с ее стороны. Последнее время у нее довольно часто случались вспышки гнева. Но она не могла сказать, было ли это свидетельством прогрессирующей болезни или правомерной реакцией. Ей нужен тренажер. Ей нужен Джон. Может, не стоило быть такой упрямой. Может, она тоже себя убивает.

Она всегда могла пойти куда-нибудь без него. Конечно, это «куда-нибудь» должно быть безопасным местом. Она могла пойти в свой офис. Но она не хотела идти в свой офис. Там было скучно, она чувствовала себя чужой и ненужной в собственном офисе. Там она чувствовала себя глупо. Она больше не принадлежала этому месту. Во всем пространстве Гарварда не было места для профессора когнитивной психологии с нарушением когнитивности.

Она сидела в кресле в гостиной и пыталась придумать, чем заняться. Ничего стоящего не приходило в голову. Она попыталась представить завтрашний день, следующую неделю, предстоящую зиму. Ничего стоящего не приходило в голову. Ей было скучно, она чувствовала себя чужой и ненужной в собственной гостиной. День клонился к закату, тени от Тима Бёртона,[26]извиваясь, ползли по полу и стенам. Она наблюдала, как они растворяются в полумраке комнаты. Элис закрыла глаза и заснула.

Она стояла посреди спальни. Совершенно голая, если не считать носки и браслет «безопасное возвращение», и с рычанием боролась с предметом одежды на своей голове. Как в танце хореографии Марты Грэхем,[27]ее схватка с обмотанной вокруг головы вещью выглядела как физическое и поэтичное выражение гнева. Она издала протяжный крик.

— Что случилось? — спросил Джон, вбегая в спальню.

Она в панике уставилась на него одним глазом через круглую дыру в скрученной тряпке.

— Я не могу! Не могу понять, как надеть этот чертов спортивный лифчик. Я забыла, как надевается бюстгальтер, Джон! Я не могу надеть мой собственный бюстгальтер!

Он подошел ближе и осмотрел ее голову.

— Это не бюстгальтер, Эли, это трусики.

Она рассмеялась.

— Это не смешно, — сказал Джон.

Она засмеялась громче.

— Перестань, это не смешно. Послушай, если ты хочешь на пробежку, то поторопись и одевайся. У меня мало времени.

Он вышел из комнаты. Он не мог смотреть, как она стоит там голая, с трусами на голове и хохочет над собственным безумием.