Книга Труженики моря - Виктор Гюго

Войдя, он столкнулся с Ландуа, который тихо сказал ему:

– Теперь вы уже, конечно, знаете, в чем дело?

– Нет.

– Я не хотел кричать об этом на улице, чтобы не походить на каркающую ворону.

– Да что произошло?

– Дюранда погибла.

Зала была наполнена людьми. Все говорили тихо, как в комнате, где находится тяжелобольной.

Соседи, прохожие, зеваки с некоторым страхом теснились к двери. В глубине залы сидела заплаканная Дерюшетта, а возле нее стоял Летьерри.

Он прислонился к стене. Его матросская шапочка была надвинута на глаза, прядь седых волос свисала на щеку. Летьерри молчал. Руки старика не шевелились, грудь, казалось, не дышала. Он походил на истукана, прислоненного к стене.

Глядя на него, казалось, что жизнь в этом человеке угасла. Дюранда погибла, и ему незачем больше жить. Его душа парила в море и теперь утонула в волнах. Зачем после этого жить? Вставать по утрам, ложиться по вечерам, не дожидаться каждый раз Дюранды, не видеть, как она уходит и возвращается. Существование становились бесцельным. Есть, пить, а дальше что? Все труды этого человека были увенчаны одним творением, все его помыслы – прогрессом. Творение погибло, прогресс уничтожен. Можно прожить еще несколько пустых лет, но для чего? Жизнь бесцельна. В таком возрасте нельзя начинать сначала; к тому же Летьерри был разорен. Бедный старик.

Дерюшетта, плача, сидела на стуле и сжимала в своих руках его руку. Ее пальцы сплелись на его судорожно стиснутом кулаке. Оба были удручены, но по-разному. Сложенные руки говорят о надежде; сжатый кулак – свидетельство отчаяния.

Кулак Летьерри безвольно покоился в руках Дерюшетты. Старик походил на человека, пораженного молнией.

В толпе шептались и обсуждали все произошедшее. Вот что было известно: Дюранда разбилась возле Дуврских скал, во время тумана, перед заходом солнца. За исключением капитана, который не хотел покинуть судна, все спаслись на шлюпке. Юго-западный ветер, сменивший туман, опрокинул шлюпку недалеко от Гернзея. Проходившее мимо судно «Кашмир» подобрало людей и доставило их в порт Сен-Пьер. Во всем был виновен Тангруй, которого посадили в тюрьму. Капитан Клюбен выказал во время крушения необычайное великодушие.

Моряки, находившиеся в толпе, произносили название Дуврских скал со страхом.

– Беда тому, кто попал в эту западню, – говорили они.

На столе лежали компас и связки документов – вещи, переданные Клюбеном негру и Тангрую в момент расставания; поразительное доказательство мужества этого человека, спасавшего бумаги в тот момент, когда он сам себя обрекал на гибель, – пустяк, который говорил о величии и самопожертвовании.

Все восхищались Клюбеном, но в то же время надеялись на то, что ему удалось спастись. Через несколько часов вслед за «Кашмиром» прибыло еще одно судно, которое принесло последние известия. Оно провело сутки в тех же водах, что и Дюранда, стояло на месте при тумане и лавировало во время бури. Капитан судна теперь находился тут же, в комнате.

В тот момент, когда Жиллиат вошел в дом, этот капитан рассказывал господину Летьерри об увиденном. Его рассказ походил на подробный отчет. Утром, когда туман рассеялся и ветер переменился, капитан внезапно услышал мычание. Этот звук пастбища среди волн поразил его; он направился в ту сторону и увидел Дюранду на Дуврских скалах. Погода настолько утихла, что он смог приблизиться. Капитан закричал в рупор, но единственным ответом ему был лишь рев быков из трюма. Мужчина утверждал, что на борту Дюранды никого не оказалось. Пароход держался на воде прекрасно, и на нем можно было провести ночь. Клюбен, к тому же, не относился к числу тех, кто преждевременно приходит в отчаяние. Сомнений в том, что он спасся, не было. Несколько лодок и баркасов, идущих из Гранвилля в Сен-Мало, запоздали из-за тумана и точно должны были вечером проходить неподалеку от Дувров. Очевидно, кто-то из них спас капитана Клюбена. Нужно помнить, что, когда шлюпка покидала разбитый пароход, она была переполнена и лишний человек мог бы пустить ее ко дну. Это и заставило Клюбена остаться на борту парохода; но поскольку его долг был выполнен и поблизости оказалось спасение, Клюбен не мог им не воспользоваться. Можно быть героем, но не безумцем. Сознательная гибель была бы тем более нелепа, ведь Клюбен безупречен. И виновен во всем не он, а Тангруй. Все это выглядело убедительно, капитан точно прав, поэтому все с минуты на минуту ожидали появления Клюбена. Все надеялись на встречу с ним и готовились встретить его достойным образом. После рассказа капитана становились несомненными две вещи: Клюбен спасен, а Дюранда погибла.

С гибелью Дюранды приходилось примириться: катастрофа была непоправима. Капитан проходившего мимо судна присутствовал при последней стадии крушения. Утес не отпускал Дюранду всю ночь и даже оберегал ее от бури, как бы желая удержать судно на своей груди; но в тот момент, когда капитан проходившего парусника убедился, что на борту парохода нет никого, и начал удаляться, раздался последний сильнейший порыв ветра, огромный вал обрушился на Дюранду, сорвал ее с рифа и бросил, как щепку, в проход между Дуврскими скалами. Раздался страшный треск, Дюранда, подхваченная валом на большую высоту, застряла между утесами и снова оказалась пригвожденной, на этот раз еще крепче. Она так и повисла на камнях, открытая ветру и прибою.

По словам матросов парусника, Дюранда была уже на три четверти разрушена. Она бы, несомненно, давно пошла ко дну, если бы риф не удерживал ее. Капитан рассматривал пароход в подзорную трубу. Как опытный моряк, он подробно рассказывал о том, в каком состоянии находились различные части судна. Пароход весь расшатался, теперь вода разнесет его до основания, и через несколько дней от Дюранды ничего не останется.

Однако поразительно то, что машина почти не пострадала. Капитан готов был биться об заклад – «механика» получила лишь незначительные повреждения. Парусные мачты были сломаны, а дымовая труба оставалась невредимой. Железная ограда капитанского мостика погнулась, все остальные части пострадали, но лопасти колес сохранены. Капитан судна был уверен, что машина, в общем, цела. Кочегар Имбранкам, находившийся тут же, разделял такое убеждение. Этот негр, более умный и развитый, чем многие белые, обожал свой корабль. Протягивая к безмолвному Летьерри черные руки, он говорил:

– Хозяин, машина жива!

Все были уверены в спасении Клюбена, как и в том, что корпус Дюранды погиб, поэтому машина стала предметом всеобщего разговора. О ней говорили как о живом существе, ею восхищались.

– Вот что значит прочная работа! – воскликнул французский матрос.

– Здорово! – вскричал гернзейский рыбак.

Капитан судна заметил:

– Какова должна быть ее выносливость, если она отделалась только двумя-тремя царапинами.

Постепенно машина завладела вниманием всех. Присутствующие разделились на ее друзей и врагов. Лишь один владелец парусника, надеявшийся заполучить теперь клиентуру Летьерри, испытывал радость от того, что Дуврские скалы расправились с ненавистным пароходом. Шепот перешел в гул. Теперь уже все говорили почти громко. Но все же голоса продолжали звучать сдержанно из-за того, что сам Летьерри хранил упорное молчание.