Книга Брак по-австрийски. Исповедь эмигрантки - Юлия Петрова

Мне стало противно, и, вместо того чтобы проглотить пиво, я выплюнула его в раковину.

– Ладно, раз тебе жалко.

– Э-э-э-э-эй! – воскликнул Петер недовольно. – Ты чего харкаешь? Мы отсюда едим!

– Ты брезгуешь?

– Конечно!

– Странно, ведь когда ты меня целуешь, тебе в рот попадает то же самое. Хотя нет, стой – ты ведь меня уже почти и не целуешь больше?

– Что? Ты бредишь, что ли? – вызверился Петер.

– Наверно, раз согласилась готовить для твоего скотского сборища! – это я сказала довольно громко.

И готова поспорить, что до тех присутствующих, которые понимали английский, дошел смысл моих слов.

– Вообще охренела? – взревел Петер. – Ты кем себя возомнила?

– Действительно, я ведь никто, – лопатка полетела в раковину, а затем я отправила туда же содержимое сковороды.

Думаю, если бы мы были одни, Петер вполне мог бы меня за это убить. Но в доме было полно людей, и ему не хотелось потерять лицо. Поэтому он схватил меня за руку – так сильно, что на ней должны были остаться синяки, – и тихо прошипел:

– Ты об этом пожалеешь!

Но с некоторых пор его угрозы действовали на меня все меньше.

– А я уже жалею! Счастливо оставаться.

Я направилась к лестнице и по дороге бросила собравшимся:

– С именинником! До свидания, друзья.

Мои слова не произвели практически никакого эффекта. Наверное, многие даже не поняли, кто я такая. Это было вполне в стиле Петера – не сказать никому о моем существовании.

С чувством выполненного долга я ушла в спальню. Не знаю, что они там жрали, но бухали до раннего утра – не заснуть. И я много раз успела пожалеть о том, что в их еде не было стрихнина. С ним эта вечеринка получилась бы куда лучше и продуктивнее.

* * *

Наступившее вскоре католическое Рождество стало достойным завершением года.

Вообще-то этот праздник был мне совершенно чужд. Но я частенько видела в американских фильмах, как его справляют. Елка, символические носки для подарков, сами подарки… А в Австрии ко всем прочим атрибутам прибавился еще и глинтвейн, четыре свечи, каждая из которых символизировала оставшиеся до Рождества недели, календарики с дверками-створками, за которыми были спрятаны шоколадки… На улице выпал снег, и настроение было бы практически праздничным, если бы не наши, теперь уже постоянные, дрязги с Петером.

Сперва в честь Рождества мы отправились на семинар в Ишгль. Точнее, он только назывался семинаром. На практике же оказалось, что это была просто многодневная попойка с коллегами – «большими шишками». В компании этих коллег Петер был самым юным. Остальным уже давно перевалило за шестьдесят. Но, несмотря на свой преклонный возраст, пили и гуляли они по-черному. Лыжный курорт Ишгль сам по себе оказался довольно злачным местом – дорогим, никогда не спящим, полным самых разных и поголовно пьяных туристов. Петер с компашкой таскались от одного бара к другому, а мне приходилось их сопровождать. В какой-то момент я даже задумалась – а зачем Петер меня с собой взял? По инерции? Либо покрасоваться? Какой бы ни была причина, удовольствия от общества ретивых старичков я не испытала. В первый же день они зависли в апре-ски[16], а на меня накатил сон. Я сидела, подперев кулаками подбородок, и изо всех сил старалась не заснуть. Видимо, это была защитная реакция моего организма – бесконечные пьянки-гулянки меня до того утомили, что я теперь просто отключалась.

А на следующий день вся компания отправилась кататься на лыжах. Мне же Петер забронировал занятия с частным инструктором и в приказном порядке отправил на гору. Я шла, сгибаясь под тяжестью лыж, которые постоянно норовили соскользнуть с плеча, и проклинала все на свете. Учиться кататься мне совершенно не хотелось. Более того, за свои несколько месяцев в Австрии я уже успела помочь одной больнице и перевести для ее русского пациента диагноз. Лыжник с десятилетним стажем, он раздробил себе колено так, что от него практически ничего не осталось. И в качестве благодарности он дал мне один совет: «Никогда не катайся, оно того не стоит». Но Петер в ответ на все мои протесты заявил, что это «тупые русские» и что «ты теперь должна кататься».

День на горе прошел ужасно. Я падала, чертыхалась, меня раздражал инструктор, который оказался совсем молодым и незаинтересованным парнем. Я растянула плечо и вечером уже умоляла Петера оставить эту затею. Но он был непреклонен и заявил, что если я хочу жить в Тироле, то должна придерживаться здешних обычаев и разделять здешние интересы. Второй и третий дни я выдержала просто стоически, стиснув зубы. Научилась держать баланс, тормозить, заходить в повороты и даже освоила одну из красных трасс. Но ненависть к лыжам у меня не прошла, а наоборот – удвоилась. Равно как и раздражение от этого общества. И когда один из его коллег-старичков сказал: «Ну что, Мария, нравится тебе кататься на лыжах?» – я честно ответила: «Нет». Чем заслужила от Петера пинок под столом.

Апогеем поездки стало совместное посещение сауны в отеле. Одев бикини, я бодрым шагом вступила в кабинку… и обнаружила там все это «высшее общество» австрийских финансистов в чем мать родила. Причем на самом видном месте, раскинув ноги, сидел самый старый дед. То, что я увидела… так лучше бы я этого не видела! Меня охватила паника, и мне захотелось выскочить наружу. Но это было бы совсем неприлично – если такое понятие было применимо к обществу вальяжно развалившихся голых дедов. Пришлось остаться и пялиться себе под ноги, дабы не «созерцать». В результате я и в сауне оказалась белой вороной, а Петер меня снова отчитал, приказав раздеваться, привыкать и приcпосабливаться.

А по приезде муженек выкинул новую штуку. И не одну.

Петер все время ратовал за здоровый образ жизни, но вести его перестал, и походы в спортзал стали для него перспективой далекого «когда-то». Поэтому я решила простимулировать мужа и подарить ему спортивный костюм. Выбор подходящего стал для меня настоящей мукой. Я специально поехала в Имст, совсем одна, со страхом в душе припарковалась возле гудящего в канун Рождества торгового центра и со словариком в руках принялась мучить продавцов. Общими усилиями мы выбрали костюм марки «Champion», и, в случае если размер не подойдет, мне обещали его поменять. Довольная, я приготовилась ждать Рождество.

Накануне праздника к нам в дом прибыла Фелиситас с коробкой украшений. Она вроде как привезла их, чтобы дать мне задекорировать обстановку. Но кончилось тем, что Фелиситас делала все сама, не давая мне прикрепить ни одну звездочку по-своему. Я махнула рукой и отступила. Мое мнение все равно никого не интересовало.

Само Рождество праздновалось у нас. Приехали все родственники – даже дочери Петера. Мне пришлось готовить на всю эту ораву, а Петер знай критиковал меня: то это не по-австрийски, то это не так. Перед ужином состоялась «раздача слонов». Все выложили приготовленные для остальных подарки под елку, а потом началась распаковка. Коробок и свертков с моим именем было пять, и, открыв их, я обнаружила: свечку, бутылку просекко, шоколадные конфеты, свитер и часы «Police» с черепом и комментарием: «Это злые часы, как раз для тебя», – от Петера. Не знакомая с европейской рождественской практикой, я преподнесла свои подарки каждому лично, в пакетах, без подписи имен и всего такого. Дочери подарили Петеру фотокалендарь со своими младенческими фото и рамку со снимком, на котором они были запечатлены втроем. От меня они получили набор блеска для губ, а мне в ответ не дали ничего. Все их поведение этим вечером намекало на то, что я не должна слишком радоваться – Петер их, фотографии тому подтверждение, и они его никому так просто не отдадут. Я чувствовала напряжение, скрытое натянутыми улыбками, и гадала, почему сегодня все так странно. Может, у меня уже развилась паранойя? А может, они ревновали, потому что раньше всегда встречали Рождество по-другому и дарил он им больше? Я терялась в догадках, а Петер и не думал мне никак помогать.