Книга Летающие качели - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент к доскам осторожно, брезгливо ступая, подошла кошка. Она остановилась, повернула голову и сурово, очень официально посмотрела на мальчиков.
И Севке было непонятно: то ли эту кошку привезли на кинопробу, то ли она здесь живет.
– Ты слушаешь или нет?
– Слушаю. А что я еще делаю?
– Думаешь про свое.
– Ничего я не думаю про свое. Со мной все ясно. Если кастрюлю поставить на самый сильный огонь, суп выкипает, вот и все.
– Суп? – переспросила Татьяна.
– И любовь тоже. Нельзя создавать слишком высокую температуру кипения страстей. У поляков даже есть выражение «нормальная милошчь». Это значит «нормальная любовь».
– Тебе не интересно то, что я рассказываю? – заботливо спросила Татьяна.
– Интересно. Рассказывай дальше.
– А на чем я остановилась?
По пруду скользили черные лебеди. Неподалеку от берега на воде стояли их домики. В том, что лебеди жили в центре города в парке культуры и отдыха, было что-то вымороченное, унизительное и для людей, и для птиц.
Женщина за нашей спиной звала ребенка:
– Ала-а, Ала-а…
Последнюю букву «а» она тянула, как пела.
Подошла Алла, худенькая, востроносенькая.
– Ну что ты ко всем лезешь? – спрашивала женщина.
Алла открыто, непонимающе смотрела на женщину, не могла сообразить, в чем ее вина.
– Пойдем посмотрим наших, – предложила я.
Был первый день летних каникул.
К каждому аттракциону тянулась очередь в полкилометра, и вся территория парка была пересечена этими очередями. Ленка, Юлька и Наташка пристроились на «летающие качели». Они стояли уже час, но продвинулись только наполовину. Впереди предстоял еще час.
Дочери Татьяны Ленка и Юлька были близнецы. Возможно, они чем-то и отличались одна от другой, но эту разницу видела только Татьяна. Что касается меня, я различала девочек по голубой жилке на переносице. У Юльки жилка была, а у Ленки нет.
Юлька и Ленка были изящные, как комарики, и вызывали в людях чувство умиления и опеки.
Моя Наташка как две капли воды походила на меня и одновременно на тюфячок, набитый мукой. Она была неуклюжая, добротная, вызывающая чувство уверенности и родительского тщеславия.
Полуденное солнце пекло в самую макушку. Подле очереди на траве сидели женщины и дети. На газетах была разложена еда. На лицах людей застыла какая-то обреченность и готовность ждать сколько угодно, хоть до скончания света.
– Как в эвакуации, – сказала Татьяна.
– Интересно, а чего они не уходят?
– А чего мы не уходим?
– Пойдемте домой! – решительно распорядилась я.
Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки:
– Ну, пожалуйста, ну, мамочка… ну дорогая…
При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными трезвыми глазками чекиста.
Ленка и Юлька страдали молча. Они были воспитаны как солдаты в армии, и ослушаться приказа им просто не приходило в голову.
– Пусть стоят, – сдалась Татьяна.
Наташка тут же вознесла руки над головой и завопила:
– Урра-а-а! – приглашая подруг ко всеобщему ликованию. Юлька деликатно проговорила «ура» и засветилась бледным, безупречно красивым личиком.
А Ленка промолчала. Ей требовалось время, чтобы выйти из одного состояния и переместиться в другое.
Я встала в очередь, и эта же самая гипнотическая покорность судьбе опутала и меня. Мне показалось, что температура моего тела понизилась, а мозги стали крутиться медленнее и по кругу, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. Мой организм приспособился к ожиданию.
Аттракцион рассчитан на четыре минуты. Надо ждать два часа. По самым приблизительным подсчетам, ждать надо в тридцать раз больше, чем развлекаться. И так всю жизнь: соотношение ожидания и праздника в моей жизни – один к тридцати.
Люди стираются, изнашиваются в обыденности. Они стоят в очереди, чтобы получить четыре минуты счастья. А что счастье? Отсутствие обыденного? Или когда ты ее любишь, твою обыденность?
В старости любят свою обыденность или не замечают ее. Может, мы с Татьяной еще молоды и ждем от жизни больше, чем она может нам предложить. А может, мы живем невнимательно и неправильно распределяем свое внимание, как первоклассник на уроке.
Татьяна стояла передо мной. Я видела ее сиротливый затылок и заколку с пластмассовой ромашкой. Должно быть, одолжила у Юльки или у Ленки.
Татьяна обернулась, посмотрела на меня сухим выжженным взором.
– У него позиция хуторянина, – сказала она. Вспомнила, на чем остановилась. – Позиция: «мое» или «не мое». А если «не мое», то и пошла к чертям собачьим.
– Но ведь все так, – сказала я.
– Но как же можно уйти, когда чувство?
– Во имя будущего. В ваших отношениях нет будущего.
– Будущее… – передразнила Татьяна. – Наше будущее – три квадратных метра.
– Значит, он ищет ту, которая его похоронит.
– Не все ли равно, кто похоронит. Надо искать ту, с которой счастье. Сегодня. Сейчас.
Татьяна смотрела на меня истово, как верующая, и мне тоже захотелось счастья сегодня, сейчас. Сию минуту. Я даже оглянулась – не стоит ли оно у меня за спиной.
Подошла наша очередь.
Заведующая аттракционом – тетка с толстыми ногами – отомкнула калитку и стала запускать очередную партию страждущих.
Дети как-то мгновенно похудели, а глаза стали больше, будто часть их плоти переместилась в глаза. Я тоже почувствовала давно забытое, или не познанное ранее, волнение и не сводила подобострастных влюбленных глаз со строгого лица толстой тетки.
До калитки оставалось три человека. В этот момент Ленка потянула Татьяну за руку и что-то сказала ей на ухо.
– Отойдите все в сторону, – приказала Татьяна. Она выгребла девчонок из очереди и отвела их от калитки.
– Почему? – искренне оторопела моя дочь и забегала глазами по лицам.
Ленка молчала. У нее было виноватое страдальческое выражение лица.
– Мы сейчас. – Татьяна схватила Ленку за руку, и они помчались, одинаково перебирая ногами. Татьяна бежала впереди, а Ленка следом, на расстоянии вытянутой руки.
Наташка и Юлька смотрели, как мимо них прошли те, кто стоял позади. Они протиснулись на площадку и брызнули во все стороны, как муравьи из-под ладони.
