Книга Любовь красного цвета - Салли Боумен

Вот только одно… Джини повернула обратно к дому и снова очутилась в кухне, где царило молчание. Усевшись за стол, она невидящим взглядом уставилась в стену. Вот только одно: при всем своем желании она никак не могла забыть разговор, который состоялся у нее с Элен – бывшей женой Паскаля – в Лондоне незадолго до Рождества. Это случилось примерно четыре недели назад.

Раньше она встречала Элен – худую, черноволосую, подвижную англичанку – всего дважды, и оба раза рядом был Паскаль. Именно она предложила Джини встретиться за обедом и поговорить. Это был первый раз, когда две женщины встретились наедине друг с другом. Чуть раньше в этом же году Элен вышла замуж вторично за добропорядочного и надежного, по ее словам, англичанина – вдовца, оставшегося с тремя детьми школьного возраста. Он унаследовал и успешно управлял текстильной фабрикой, а недавно добавил к ней французскую фирму по производству шелковых изделий с главным офисом в Париже и несколькими предприятиями в Лионе. Элен сообщила, что, поскольку модернизация этого производства займет у Ральфа довольно много времени, они решили временно отложить поиски уютного загородного дома и провести следующие полгода в его парижской квартире. Такой план устраивал все заинтересованные стороны.

Джини слушала собеседницу вполуха. Элен описывала предметы внутреннего убранства, которые она собиралась приобрести в Париже. Будучи неглупой женщиной, она никак не отреагировала на сдержанные манеры Джини. Той, хоть она и старалась, никак не удавалось держаться раскованно и непринужденно.

– Само собой разумеется, что в следующие шесть месяцев Марианна будет учиться во французской школе, – говорила Элен. – С тех пор, как мы перебрались в Англию, с ней было очень трудно. Я сказала Ральфу – она, кстати, его обожает, и я была уверена в том, что так и будет… Так вот, я сказала Ральфу, что мы не должны травмировать ее слишком серьезными переменами. Пусть бы продолжала учиться в английской школе, общалась бы со своими подругами. Однако в итоге пришлось подчиниться обстоятельствам. Паскаль, впрочем, тоже одобрил это решение.

– Правда? Я этого не знала, – откликнулась Джини, поднимая голову.

– Да, мы с ним обсудили это в двух словах. Перед тем, как вы уехали в Югославию… То есть в Боснию. Уж и не знаю, как это теперь называется. Наверное, он просто забыл вам об этом сказать. Должно быть, у вас обоих мысли были заняты совсем другими вещами.

Джини промолчала. Элен окинула ее пристальным взглядом, а затем махнула официанту, заказала еще кофе и зажгла сигарету.

– Могу я быть с вами откровенной? – внезапно спросила она. – Об этом непросто говорить, но я хочу, чтобы вы знали: все, что я собираюсь сказать, продиктовано не плохим отношением или ревностью. Возможно, когда-то так и было, но сейчас уже – нет.

– Конечно. Я понимаю.

– Мы с Паскалем были женаты пять лет, а жили вместе и того больше. Может, наш брак и нельзя назвать удачным, но я знаю Паскаля. Я очень хорошо его знаю.

Джини ничего не сказала. Она сфокусировала взгляд на роскошном мягком свитере алого цвета, который был на Элен. Этой женщине было примерно сорок, но выглядела она на добрый десяток лет моложе – цветущая, знающая, что она хочет от жизни, и ощущающая себя на вершине мира.

– Скажите, вы и впредь собираетесь работать вместе? Такое ведь возможно, правда?

– Нет, не собираемся, – ответила Джини. – По крайней мере, не всегда. Мы думали об этом. Разве что в тех случаях, когда это будет возможно.

– Мне не по вкусу термин «работоголик», – продолжала Элен, – он чересчур затаскан и предусматривает определенную зависимость, но я никогда не ощущала, что Паскаль зависит от своей работы. Конечно, здесь подразумевается пассивность, недостаток силы воли с его стороны, но как раз в этом никто и никогда – и я в том числе – его упрекнуть не могли. – Элен улыбнулась. – Извините, наверное, я чересчур старательно выбираю слова. Может быть, вы слышали, я ведь когда-то работала переводчиком.

Она помолчала, сделала глубокую затяжку и наморщила лоб.

– Мне всегда казалось, что Паскаль предан своей работе, относится к ней очень серьезно, даже немного благоговейно. Так, как если бы это было его предначертанием. Вы понимаете меня?

– Да, понимаю. И это стоит ему очень дорого.

– Может быть, – сказала Элен, словно отметая реплику собеседницы. – Лично мне было очень сложно сосуществовать с этой его одержимостью. Возможно, не с самого начала. Играла свою роль и определенная слава. Паскаль ведь начинал становиться знаменитым. Мне, конечно, импонировал и несколько драматический момент, присущий всему этому: писать ему письма за тридевять земель, дозваниваться ночами до городов, где идут военные действия… Несколько раз у меня даже брали интервью, представляете? – В глазах говорившей блеснул смешливый огонек. – Людям хотелось знать, каково быть женой такого человека, как я с этим справляюсь… – Она скорчила гримаску. – Паскаль этого, конечно, не одобрял, и когда я показала ему напечатанные статьи, страшно разозлился. Он никогда не стремился к тому, чтобы быть знаменитым, и слава нисколько не привлекала его.

Джини не произнесла ни слова. Ей было досадно, что Элен упомянула зоны военных действий, где работали журналисты, в таком пренебрежительном контексте. Для нее самой Босния лежала по другую сторону жизни, вне этого ресторана, в котором они сидели. Еще несколько минут, и Джини явственно услышит характерные для нее звуки, и на нее вновь нахлынут боль и безнадежность этого места. Это, конечно, было ненормально. Она должна видеть какую-то иную перспективу, смотреть вперед, а не назад. Думая об этом, Джини попробовала сосредоточиться на том, что говорила Элен.

– Сложности начались еще до появления на свет Марианны, – продолжала та. – Паскаль в то время пропадал месяцами, и мне одной приходилось ходить в гости, на вечеринки… В общем-то, я всегда была вполне независимой женщиной, и это меня не угнетало. – Она слегка нахмурилась. – Наверное, если бы Паскаль в те годы зарабатывал больше, все могло сложиться иначе. Мы могли бы купить большой дом, я бы не скучала… Если бы вы знали, как просто сбиться с истинного пути, когда женщина живет одна. Я говорила Паскалю, что он мог бы зарабатывать больше. Ему бы это ничего не стоило. Рекламные компании буквально охотились за ним. Я даже шутила. «Дорогой, – говорила я, – ты вполне мог бы поработать на них, прежде чем где-нибудь начнется очередная война».

Элен засмеялась и посмотрела на Джини.

– Вижу, вам это не по душе. Что ж, возможно, вы – более возвышенный человек, нежели я. Мне же казалось, что это никому не повредит. Впрочем, это – так, к слову. В общем, мы жили вполне нормально до тех пор, пока не родилась Марианна. – Лицо ее посерьезнело. – Мне приходилось выкручиваться в одиночку. К тому времени наша супружеская жизнь уже дала трещину. И тем не менее, что бы ни случалось – болела ли Марианна, возникали ли те или иные проблемы, – со всем мне приходилось справляться своими силами. Девяносто процентов времени Паскаль проводил вне дома. Он вечно куда-то летел на самолетах, торчал в каких-то чертовых блошиных гостиницах на задворках света, куда и дозвониться-то было невозможно. А если дозвониться все же удавалось, оказывалось, что Паскаля нет. Я справлялась со всем этим. Может быть, не всегда очень хорошо, но справлялась. Каждый раз, когда он возвращался из очередной командировки – Афганистана, Кампучии, Мозамбика, – я пыталась объяснить ему. Он никогда не рассказывал мне, с чем ему приходилось сталкиваться в этих местах, он вообще не говорил на эту тему. Понимаете? Он проходил через самые разные ужасы, а я… я ничем не могла ему помочь. Разумеется, я понимала, что нетактично жаловаться на свои – мелкие и незначительные по сравнению со всем этим – проблемы. Я знала, что они кажутся ему жалкими – эдакой мышиной возней. Но совладать с собой я не могла. А отсюда – скандалы, слезы, жалобы и обвинения с моей стороны. Однако в результате ничего не менялось. Он успокаивал меня, а потом уезжал в аэропорт, чтобы успеть на следующий рейс. Через некоторое время…