Книга Дикарь - Данелла Хармон

Он подошел к ней ближе.

— Все так плохо?

— Да.

— Хуже, чем было в тот день, когда ты покинула Бостон, чтобы приехать сюда?

Она отмахнулась от него и отвернулась, чтобы он не заметил злых слез.

— Хуже, чем в тот день, когда на дилижанс напали разбойники?

Она глубоко вздохнула и закусила дрожащую нижнюю губу.

— Хуже, чем в тот день, когда погиб Чарльз? — тихо спросил он.

Она едва подавила рыдание.

— Ничего не может быть хуже, чем тот день, когда погиб Чарльз, — прошептала она, встретившись с его сочувственным взглядом, и немного отошла от него. — Ничего!

Он молча подошел к ней сзади, близко-близко. Она почувствовала, как он нежно прикоснулся рукой к ее щеке и заложил за ухо выбившуюся прядку волос.

— В таком случае можно считать, что это не самый худший день в твоей жизни, — мягко сказал он.

Ей очень хотелось откинуться назад на его сильную, мускулистую грудь и выплакаться. Но нет, она этого не сделает. Разве может он разделить с ней ее боль, страх и тревогу? Она чуть было не рассмеялась вслух горьким смехом. Он, который не способен даже сообразить, куда поселить их, что с ними делать и на какие средства содержать?

Джульет рывком отстранилась от него и, взяв дочь на руки, крепко прижала ее к себе.

— Ты все сказал, Гарет! — бросила она. — Теперь оставь меня в покое.

— Вы тоже высказали свои претензии, мадам, — устало сказал Гарет. — В дальнейшем я буду экономнее расходовать деньги.

Он произнес это вежливым, сдержанным тоном. Прижавшись щекой к пушистой головке дочери, Джульет наблюдала, как он пересек комнату и зажег еще одну свечу.

Оба молчали. Откуда-то снизу доносились взрывы смеха.

— Извини меня, Гарет, — наконец сказала она.

Он пожал плечами, но не повернулся к ней.

— И ты извини меня. Ты заслуживаешь лучшей доли.

Вы обе заслуживаете лучшего.

— Наверное, нам придется постараться сделать все как можно лучше, исходя из того, что имеется.

Он кивнул, не отрывая взгляда от пламени свечи.

— Я не хотела обижать тебя, — объяснила она, но тут же почувствовала, что ее слова звучат неубедительно. Она робко подошла к нему сзади и взяла за локоть. — Просто я устала и… боюсь. Ты же, наоборот, ничуть не обеспокоен, и твое безразличие к нашей судьбе меня разозлило. — Губы ее тронула улыбка. — Наверное, мне хотелось, чтобы тебя наши проблемы беспокоили не меньше, чем меня.

Он повернулся и, взял ее руку.

— Ах, Джульет, ну конечно, я тоже беспокоюсь, — признался он, — только какой толк, если я буду это показывать? Это не поможет нам найти жилье, не накормит нас и не обеспечит необходимым.

— Пожалуй, ты прав.

Оба замолчали, стоя близко друг к другу, и обоим очень хотелось утешить и успокоить друг друга. Он все еще держал ее руку, потом погладил ее по костяшкам пальцев, и она почувствовала легкую дрожь во всем теле.

Дрожь, которую она была твердо намерена игнорировать.

— Знаешь что, Джульет, — вдруг сказал он, и губы его дрогнули в улыбке, — я ведь очень разозлился на тебя, но теперь то, что случилось с нами, кажется мне довольно забавным.

— Забавным?

— Ну да, разве не забавно, что мы с тобой женаты и у нас первая ссора из-за денег? Мой брат, наверное, перевернул пол-Англии, разыскивая нас, а мы с тобой где в это время находимся? В самом фешенебельном борделе во всей Англии! Ну не забавное ли приключение?

Она покачала головой:

— Не вижу в этом ничего забавного, Гарет.

— Неужели? А я вижу, — с вызовом заявил он. Он явно поддразнивал ее, и, взглянув на него, она, сама того не желая, улыбнулась.

Высокий, широкоплечий красавец, он был великолепен. Де Монфор с головы до ног. Она залюбовалась им, и ее страхи за их будущее отодвинулись куда-то на задний план. Она понимала, что не должна поддаваться его обаянию. Ведь это не Чарльз, а лишь его непутевый брат!

Ее супруг не правильно истолковал причину ее молчания.

— Ладно, Джульет, если ты не видишь в нашем положении ничего забавного, то, может, Шарлотта думает по-другому, — сказал он и, взяв у нее малышку, положил ее на кровать. Он тормошил девочку до тех пор, пока та не начала попискивать от удовольствия. — Вот видишь, Шарлотте это тоже кажется забавным. Ведь правда, малышка Чарли?

Малышка, явно его обожавшая, радостно ворковала, пуская пузыри, и Джульет залюбовалась этой милой сценой: он — такой высокий, сильный, мужественный, и ее дочь такая крошечная и беспомощная. Было очень трогательно видеть в роли отца Гарета де Монфора, который в этой роли чувствовал себя так же свободно, как рыба в воде.

И тут она осознала то, в чем боялась признаться самой себе.

Ее влекло к нему. Влекло так сильно, что это ее пугало.

Он оглянулся через плечо и усмехнулся. Потом наклонился к Шарлотте и, чуть не касаясь ее носом, засунул пальцы в уголки рта и скорчил смешную рожицу, искоса поглядывая при этом на Джульет. Это было так забавно, что Джульет, сама того не желая, рассмеялась, вторя радостным возгласам Шарлотты. Гарет тоже расхохотался, и в комнате стало светлее от их дружного веселого смеха.

У Джульет вдруг защемило сердце. «С Чарльзом мне никогда не было так весело, — подумала она. — Он не нашел бы ничего забавного в том, что приходится провести ночь в борделе. Он отнесся бы к ситуации слишком серьезно и молча продолжал бы сердиться на меня».

Но Гарет не Чарльз. Он повел себя по-другому.

— Видишь, Джульет, твоя дочь считает, что это забавно. Хорошо бы нам с тобой, Шарлотта, заставить твою маму рассмеяться. Я имею в виду, рассмеяться от души.

Она такая красивая, когда улыбается, правда?

Джульет покраснела.

— Не пытайся подольститься ко мне, Гарет.

— Подольститься? Но я говорю чистую правду.

— И не улыбайся мне так.

— Почему?

— Потому что ты меня раздражаешь еще сильнее.

— Ты на меня не сердишься, Джульет. — Он сбросил с ног сапоги и улегся на кровать, откинувшись на подушки. Посадив Шарлотту себе на грудь, он улыбнулся Джульет. — Уже не сердишься. — Он закинул руки за голову и, положив одну ногу на другую, согнутую в колене, игриво покачивал ею вверх и вниз. Теплый, манящий взгляд голубых глаз словно приглашал ее устроиться рядом. Он самым бессовестным образом завлекал ее. Хуже было другое: сердце у нее сладко замерло, соски набухли и затвердели, а лоно… не стоит и говорить!