Книга Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Не слишком много, — пробормотала я.

— Все, что смогли найти, — холодно произнес президент.

— Неужели больше никаких фактов? — жалобно пискнула я, с робкой надеждой заглядывая в глаза хозяина кабинета.

Тот состроил непроницаемое лицо и процедил:

— Никаких.

— Но мы же договаривались… Вы обещали, что поищите сведения о родственниках и друзьях… — невнятно забормотала я с растерянным видом.

Но президент безжалостно пресек мои причитания и твердо заявил:

— Не понимаю вашего недовольства. Все условия, оговоренные в нашем с вами соглашении, мы честно выполнили. Вам предоставлен самый полный отчет, какой только возможно. Основные факты биографии фигурантов изложены, упоминания о родителях, женихах, соседях, невестах, кузинах, на которых вы очень настаивали, присутствуют. Какие еще к нам могут быть претензии?

— Но этого мало, — мяукнула я.

— Сколько есть! — грубо отрезал он.

— А если я в суд подам? — неуверенно промямлила я.

— Да пожалуйста, — развеселился мой собеседник. — Только на лишние деньги попадете. Мы без труда докажем, что при отсутствии архивов сделать больше просто невозможно.

Я слушала его с потерянным видом, а он вдруг перестал смеяться и сурово приказал:

— Идите в кассу и платите! Между прочим, эта жалкая сумма даже наших расходов не покроет. Чтобы выполнить ваше поручение, пришлось задействовать всех наших сотрудников. Часть работала в московских архивах, а часть выезжала на места…

— Не могу понять, с чего это вы вдруг решили, что мои уши подходят для развешивания вашей лапши, — задумчиво произнесла я.

Президент недоуменно посмотрел на меня:

— Простите?

— И не подумаю! Что вы там плели про деньги? Их не хватает на покрытие расходов? Как интересно! Это ж какие командировочные нужно платить сотрудникам, чтобы за несколько дней профукать две тысячи долларов? Несколько сотенных в день? Представляю, какое впечатление это произведет на судью, месячный оклад которого — пять-семь тысяч. Да вы одним этим заявлением подпишите себе обвинительный приговор. А когда я упомяну о картине Веласкеса…

— Какая картина? При чем здесь картина?

— Вы же рылись в архивах, должны знать, о чем речь, — ехидно заметила я, от всей души наслаждаясь его замешательством. — Картина Диего Веласкеса была гордостью Батуриных, они хранили ее многие годы, но в тысяча девятьсот тринадцатом году полотно было украдено. Если бы вы серьезно отнеслись к поставленной перед вами задаче, то должны были знать об этом.

— Вы блефуете! — взвизгнул глава академии, растеряв от накатившей злости весь свой лоск и светские манеры.

— Я ведь могу и документы предоставить. Картина действительно существовала, а возможно, существует и по сей день. Во всяком случае, некоторые так считают.

Довольная своей маленькой победой, я улыбнулась и задушевно пообещала:

— Будьте уверены, одним судом я не ограничусь. Не успокоюсь, пока вашу академию с землей не сравняю. Знакомых у меня тьма, и я вас на всю Москву ославлю. На каждом углу буду рассказывать, что ваше заведение — просто шалман, где лохов на деньги разводят.

— Чего вы добиваетесь? — прохрипел он.

— Справедливости! — с пафосом ответила я.

— Хорошо! Забирайте деньги, забирайте бумаги и уходите. И сделайте так, чтобы я больше вас никогда не видел.

— Я не отказываюсь платить, — возразила я. — Я куплю эти сведения, но за разумную цену.

— И какая сумма вам кажется разумной? — обреченно спросил президент.

— Две тысячи вы уже получили, — рассудительно заметила я. — Будь справки пообширнее, я бы еще приплатила, а так, думаю, и их за глаза хватит.

— Идет!

— Не перебивайте. Я еще не все сказала. Так вот… Я оставляю эти деньги в обмен на уже имеющиеся факты плюс дополнительные сведения о Мансдорфах.

Это была уже, конечно, наглость с моей стороны, но уж очень хотелось проучить этого самодовольного индюка. Ну, и надежда получить важную информацию на халяву тоже сыграла не последнюю роль.

Он принял мои требования без возражений:

— Кто такие эти Мансдорфы — вы знаете?

— Дворяне. Владели имением Павловка во Владимирской губернии.

— Хорошо. Сейчас посмотрим, что можно сделать, — пробурчал мой собеседник и, подняв телефонную трубку, сердито приказал:

— Пусть посмотрят, что у нас есть на Мансдорфов. Владимирская губерния.

Через несколько минут в кабинете неслышно возникла секретарша с компьютерной распечаткой, и осторожно положила ее перед начальником:

— Тут все, что удалось найти. Мы Мансдорфами никогда специально не занимались, поэтому материла на них мало. Только то, что случайно встречалось в процессе других разработок.

— Хорошо. Вы свободны, — раздраженно буркнул начальник, и бедную девушку как ветром сдуло.

— Пожалуйста, — с отвращением посмотрев на меня, процедил президент.

Я ответила ему полным тихой ласки взглядом, от которого хозяина кабинета так и передернуло, и занялась принесенными бумагами.

«Мансдорф Август Иванович, барон, — читала я, — родился в 1854 году в Петербурге, последний владелец имения Павловка. Имел обширные земельные угодья во Владимирской и Харьковской губерниях, а так же собственный дом на Маросейке в Москве. Получил образование за границей в Лейпцигском университете, много путешествовал, подолгу жил в Италии. Был известен как ценитель и большой знаток живописи. В его имении Павловка хранились ценнейшие коллекции произведений искусства, которые он собирал в течение всей жизни. Современники называли Павловку «маленьким Лувром». Был женат, но сведения о жене очень скудные. В документах есть упоминание о том, что она была значительно моложе него и происходила из хорошего, но обедневшего рода».

— Маловато, — покачала я головой. — Может, стоит еще поработать в этом направлении?

— Мы больше ничего для вас сделать не сможем, — твердо произнес президент академии, с ненавистью глядя на меня. Это было его последнее слово, и настаивать на своем не имело смысла. Кроме того, я поняла, что обзавелась еще одним заклятым врагом.

Глава 12

Я свернула с асфальта на размытую дождями грунтовку и, лавируя между колдобинами, стала осторожно пробираться к видневшимся в конце аллеи развалинам. Сказать, что у меня в тот момент было прекрасное настроение, значило бы солгать. Было оно хуже некуда, и все потому, что меня мучила совесть. Всю дорогу она, подлая, грызла меня, нашептывая, что я не имею права заниматься своими дурацкими изысканиями, в то время как Гера в тяжелом состоянии лежит в больнице. Вместо того чтобы рыскать по старым развалинам, мне следовало бы сосредоточить все силы на поисках того, кто совершил на него нападение. Беспокойство сводило на нет все удовольствие от поездки, хотя, по большому счету, совесть была не права и допекала меня совершенно напрасно. Я вовсе не отлынивала от взятых на себя обязательств, просто заняться Гериными проблемами можно было, по независящим от меня причинам, только вечером.