Книга Портрет мертвой натурщицы - Дарья Дезомбре

— Если я буду так прилично питаться, — Маша кивнула на разложенные на столе деликатесы, — то мне надо хотя бы соответствующе — прилично! — одеться.

Она хмыкнула и ускользнула в комнату, а Андрей стоял на пороге, улыбался как дурак.

А потом взъерошил волосы на затылке и пошел заново варить кофе.

Маша

Андрей высадил ее перед почти набившим оскомину зданием ГМИИ имени Пушкина. Маша с обидой обозрела пейзаж вокруг: в Москве снег уже стаял. А жаль.

— Давай постарайся управиться до обеда, — сказал он, сияя, что твой самовар.

Маша поцеловала начальство в нос, вышла из машины и, поднявшись по ступенькам, проводила старый серый «Форд» глазами. Сегодняшний завтрак, подумалось ей, был самым романтичным из всего, что случилось у нее в жизни. «Хотя, — подбежала Маша к главному входу, — нельзя сказать, что я уж такой прямо романтик. А вот поди ж ты!»

И она так лучезарно улыбнулась охраннику на входе, что он проводил ее долгим внимательным и — далеким от профессионализма — взглядом.

* * *

Маша подошла к тяжелой двери с табличкой: «Научная библиотека ГМИИ им. А.С. Пушкина» и позвонила. Навстречу ей вышел мужчина лет пятидесяти огромного, просто-таки дяди Степиного роста: рукава костюма и брюки заканчивались у него выше, чем предусматривалось, а манжеты рубашки и вовсе не выглядывали, запрятанные явно где-то в районе локтя.

Маша растерянно улыбнулась:

— Здравствуйте, я ищу…

— Я знаю, меня, — улыбнулся гигант и протянул ей руку со старинным тяжелым обручальным кольцом желтого золота. — Агапин, Аристарх Викторович, куратор книжных фондов музея, к вашим услугам. А вы, очевидно…

— Мария Каравай, — улыбнулась снова Маша и взглянула не без любопытства вниз — размер ноги у куратора был, как ни странно, вполне банальный, вроде 45-го. — Извините, что задержалась.

Агапин усмехнулся, обнажив явно вставную челюсть:

— Ну что вы, по нынешним пробкам это ж разве опоздание? Так, допустимый разброд во временном потоке. Пройдемте со мной.

И он пошагал вперед, переставляя длиннющие, как у жирафа, ноги. Сделав шагов пять и оставив Машу позади, он привычно остановился — подождать.

— Директор частично ввел меня в курс дела. Если я правильно понял, мы ищем книгу с натюрморта.

Маша кивнула, пытаясь — безрезультатно — попасть с ним в ногу.

— Да. Вот эту, — она на ходу открыла сумку и вынула фотографию, где увеличила элемент картины, на котором фигурировал старинный фолиант. Агапин взял в руки фотокопию, поднес к близоруким глазам и слегка притормозил, что позволило Маше чуть-чуть отдышаться.

— У-гум. Натюрморт XVIII века? Значит, для начала мы должны ограничиться, скажем, XVII–XVIII веками… — и он снова двинулся вперед по бесконечному коридору. Маша побежала следом.

— Я не уверена… Видите ли, Аристарх, уф! Викторович, мы ищем человека, подделывающего Энгра.

— То есть вы хотите сказать, — Агапин остановился, — что он может «перескочить» через столетие?

Маша кивнула, выравнивая дыхание:

— Ну… примерно.

По коридору тем временем прокатилась им навстречу круглая, как колобок, сотрудница с буклями на голове и круглым же доброжелательным лицом:

— Здравия желаю, Аристарх Викторович! Я занесла статистику по «Аполлону» к вам в кабинет!

— Спасибо, Наталья Андреевна, — кивнул Агапин, а Маша с трудом сдержала улыбку — столь разительным был контраст. А куратор, повернувшись к ней, продолжил: — Видите ли, стажер Каравай, в нашем собрании более миллиона единиц: инкунабул, старопечатных книг, рукописей… Если мы не попытаемся ограничить круг поисков, они могут изрядно затянуться. А дело, как я понял, весьма срочное?

Маша помрачнела — до обеда явно не управиться.

— Очень. Речь идет о жизни и смерти.

Агапин склонил, как цапля, голову набок:

— Тогда тем более будем методичны: начнем с наиболее резонного предположения. А затем…

Они подошли к массивной двери в конце коридора.

— Согласна, — кивнула Маша. Агапин, не обнажая вставной челюсти, мельком улыбнулся, открыл дверь и пропустил ее вперед.

В хранилище стоял непривычный гвалт, вроде звонких весенних птичьих разборок. На звук открываемой двери человек пятьдесят студентов разом повернулись к Маше и Агапину и — замолчали.

Маша несмело улыбнулась, не зная, что сказать. Агапин прокашлялся:

— Я взял на себя смелость привлечь к поискам студентов столичных факультетов музейного дела и реставрационных мастерских. Всем доброе утро.

— Доброе утро! — ответил нестройный хор, и Маше вдруг стало весело.

— Это отличная идея, — сказала она Агапину. — Спасибо, что додумались.

Он чуть заметно поклонился. Маша прошла в центр студенческого улья — они расступились, глядя на нее с некоторым недоумением, — она была практически их сверстницей.

Маша подняла руку с фотокопией вверх.

— Наша задача, — сказала она, и голос ее от волнения звучал непривычно громко, на весь зал, — отыскать книгу в красном переплете. На корешке — герб.

Агапин подмигнул ей, возвышаясь над студентами естественным образом, и добавил:

— Я сейчас сделаю увеличенные ксерокопии фрагмента натюрморта с книгой и раздам вам. За работу!

* * *

Книги, книги, книги. Темные, изъеденные временем потертые переплеты, корешки — анонимные, совсем без надписей и с золотым тиснением. Торчащие, серые от пыли и желтые от старости, нитки. Страницы — из тяжелой крупнозернистой бумаги, а то и из пергамента. Пыль, легкая, книжная, но вездесущая.

Машины глаза уже слезились — она сама себе стала напоминать автомат: несколько шагов вдоль полок, внезапный рывок — достать книгу, чтобы в очередной раз с разочарованным вздохом понять — это снова не то, что нужно. Внезапно в углу на верхней полке ей почудился знакомый корешок. Сглотнув, Маша поднялась на последнюю ступеньку стремянки, потянулась за книгой. Тяжелый том чуть не выпал из влажных пальцев, но это была не та книга и герб — не тот. Маша попыталась поставить ее на место, но стремянка задрожала и накренилась, и ей только чудом удалось удержать равновесие. С мгновенно вспотевшим лбом и гулко бьющимся сердцем она осторожно, на подкашивающихся ногах, спустилась вниз.

Студенты, что поначалу негромко переговаривались (иногда между рядами разносилось даже кокетливое хихиканье), поутихли. Только иногда кто-то чертыхался: очевидно, понимала Маша, тоже доставали не ту книгу. «Надо бы объявить и им, и себе конец трудового дня, — думала она. — Глаз уже окончательно замылился, корешки на полках слились в одну вибрирующую полосу. Я не замечу ее, даже если увижу», — сказала себе она. А надежда у нее была только на себя — лишь она знала, как важно, смертельно важно — да простится ей этот дешевый каламбур, — найти книгу. И как можно скорее. Она бросила взгляд в глубь хранилища, на бесконечные ряды томов, и решилась: нужно поговорить с Агапиным.